Редактор мог ответить по закону военного времени

В нынешнем году «Орской хронике», преемственнице «Орского рабочего», исполняется 88 лет. Для издания возраст солидный, свидетельствующий о прочном авторитете у жителей города. Хотя поддерживать его на протяжении весьма длительного периода – задача не из легких. Секрет успеха кроется в уровне профессионального мастерства, а также в традициях, бережно сохраняемых всеми поколениями журналистов. Немалая заслуга принадлежит редакторам, возглавлявшим газету в разное время. Надо отдать им должное, ведь их жизнь вряд ли можно назвать спокойной. Именно они несли персональную ответственность за содержание публикаций, которое в советский период должно было строго соответствовать политике КПСС, и, чуть что, следовали те или иные меры взыскания. Мы мало знаем о буднях тех, кто каждый день подписывал очередной номер в печать. Особенного напряжения потребовала Великая Отечественная война. Т. Парамонова пришла в «Орский рабочий» уже в 1944-м в качестве ученицы радистки-машинистки. Ей предстояло принимать фронтовые сводки по радио трижды в сутки, и, прежде чем дать согласие, она решила подумать. Но тут же за ней прибежали из редакции: знать, крайняя нужда. Тем не менее три месяца девчушке не выдавали ни зарплаты, ни продуктовой карточки. Ее предшественница ждала вызова домой, в Днепропетровск. Кстати, как и редактор Сидранская. Звали ее Рахиль Давыдовна.
– Она мне показалась не слишком общительной, – вспоминает Тамара Федоровна. – С другой стороны, и мне не до того было. С меня взяли подписку о неразглашении полученной информации. Приемников в городе никто не слушал, поскольку их конфисковали, а в редакции имелись целых два. Однако рядом находилась типография, из-за включенного оборудования в эфире стоял сплошной треск. Пропустишь слово – беда! Ответственный секретарь Лев Давыдович, которому я подчинялась, страдал почти полной глухотой, и ему все кричали в ухо. В общем, я сразу поняла, почему люди на моем месте долго не держались.
Должность Сидранской занял Оксман. Тот оказался по сравнению с ней полной противоположностью, часто заходил в радиокомнату, шутил. Коммуникабельность, как сейчас выражаются, Якова Борисовича чуть не довела до серьезной неприятности. Восьмого мая радистку, спешившую на свою вахту, встретили у входных дверей: «Тебя редактор ждет, спрашивал несколько раз». У нее ноги задрожали: не иначе, что-то напортачила в прошлой сводке. Напрасно опасалась. Яков Борисович проявил к ней непривычную внимательность: «Тамарочка, предстоит прием важных материалов. Стенографистка нужна в помощь?» А в кабинете полно раненых из ближайшего госпиталя, размещенного в школе № 49, – пришли узнать раньше всех.
Девушка, сопровождаемая шумной процессией, открыла дверь с надписью «Посторонним вход запрещен». Но ни в дневном, ни в вечернем сеансах ничего особенного не содержалось. Ночной тоже начался, как обычно, с перечня тем. Редактор домой не пошел, прилег тут же, на крохотном диванчике. Правда, попытки уснуть ему не удавались. В 4 часу прозвучало сообщение о капитуляции Германии. Оксман вскочил и принялся креститься: «Слава Богу, я не виноват!»
Как потом выяснилось, накануне американские специалисты, работавшие на нефтеперегонном заводе, поймали своими приемниками богослужение из Лондона по поводу победы над немцами. Поделились с кем-то из операторов. Кто-то из знакомых позвонил редактору. Тот, не в силах сохранить тайну, утром завернул в горком партии к первому секретарю. В конечно итоге, к полудню люди заглядывали друг другу в глаза, не зная, от кого услышат долгожданную весть. А радио все молчало, и ситуация принимала плохой оборот, потому как распространение слухов каралось по законам военного времени. Так что на голове Оксмана в тот день седых волос прибавилось.
– Он отличался простотой, чаем угощал, – продолжает Парамонова. – Через год его освободили. По какой причине, не знаю. Говорили, поручили написать историю ЮУНК. Вместо него назначили Абрамичева, фронтовика. Умный, серьезный. Новый ответсек Степан Мережко заставлял меня после ночного сеанса уточнять пропущенные или непонятые из-за треска слова. Приходилось маяться до 8-9 часов утра. Когда Петр Иванович узнал об этом, сразу отменил приказ, глядя на мою усталость. Я ему благодарна за это. Он пробыл два года, после партийной конференции его заменили. Тоже на фронтовика – Марфина, бывшего до того собственным корреспондентом областной «Чкаловской коммуны». После окончания Высшей партийной школы Николая Степановича отправили в Пензу спецкором «Правды». Пост принял Юдин, который уходил вместе с ним на войну. У меня мама болела, и я бегала домой ее проведать. Василий Алексеевич узнал, дал упаковку нитроглицерина, которого в Орске не было. Журналисты его уважали, и, видно, было за что. Впоследствии взяли в «Правду» и Юдина.
О следующем редакторе – Б. Гусарове – Тамара Федоровна отзывается сдержанно. Так же, по ее словам, Бориса Николаевича восприняли и в редакции после должности секретаря Октябрьского райкома КПСС. Он осуществлял партийное руководство, держал подчиненных на дистанции. Строгим прослыл и М. Лукерченко, зато из-под его пера выходили яркие и содержательные публикации на темы промышленности, партийного строительства. Михаил Петрович с особым вниманием относился к читательским письмам, следил, чтобы ни одно не осталось без ответа. Пока не уехал в областной центр на повышение. Его тезка Девятовский запомнился коллегам мягким, сговорчивым нравом. Михаил Александрович боялся грубого слова сказать, обидеть человека. Жаль, болел, недолго пробыл на белом свете. При третьем Михаиле – Секрете – для «Орского рабочего» начались, можно сказать, золотые дни. Являясь отменным журналистом, умевшим не тлеть, а гореть ярким пламенем, поставив себе конкретную цель, он зажигал всех, кто находился рядом. Михаил Григорьевич создал в редакции атмосферу, которая заставляла относиться к делу увлеченно, поистине творчески, способствовала проявлению талантов. Поэтому на работу каждый шел как на праздник. Впоследствии газета стала настоящей кузницей кадров не только для области, но и для центральных изданий.