Крути педали, чтоб года не догнали

В этой квартире обитают лебеди. Целая стая. Умаявшись после долгого перелета из теплых краев, они наконец-то обрели надежное пристанище. Птицы с трогательно тонкими шеями соседствуют с фантастическими существами и цветами невиданной красоты. В действительности таких не бывает, но факт, как говорится, налицо. Как и то, что весь диковинный мир изготовлен из тончайшего стекла. Кажется, дунешь – исчезнет без следа, настолько хрупок. Причем создан он вовсе не по мановению волшебной палочки, а руками человека. Неординарного и сильного. Хлебнувшего лиха и выстоявшего все невзгоды. Сегодня город переживает сложный период. Подорвана экономика, ухудшаются здоровье населения, демографическая обстановка. Поблекла слава предприятий, известных на всю страну своей продукцией. Под вопросом перспективы – и ближайшие, и отдаленные. Однако дело поправимо. И вот почему. Орск по-прежнему обладает самым главным богатством: людьми с прочным внутренним стержнем, которые берут побольше и кидают подальше, не прячутся в теплом углу, а стынут на ветру, спасая мир. Пока они не перевелись, надежда остается, что все перемелется.
Глазунову скоро восемьдесят, но ему столько не дашь. Выглядит лет на двадцать моложе. Будем считать это обстоятельство первой отличительной чертой. Вторую сформулировать труднее. Сергей Никанорович поможет.
От первого лица
– Мы пензенские, из села Степановка. В начале тридцатых ходил во второй класс. Все помню. Как проводили продразверстку, как убили первого председателя колхоза. Нас дважды сжигали. Из зависти, скорее всего: отец работал как проклятый, семью кормил. Детей было двенадцать душ. Нажитое добро на лето приходилось прятать в земле. Однажды не успели. Шел март, дом загорелся глубокой ночью. Выскакивали в окна. Кое-как отворили амбар, вызволили корову. У нее на боках шерсть дымилась. А Розка, собака, сгорела заживо. Щенки малые в конуре лежали: не бросила. Никто нас даже не пытался спасти. Пожарная команда приехала, а воды в бочке нет. Пока туда да обратно, одно пепелище осталось.
* * *
Глазуновы скитались. Год выдался неудачный, хлеба не собрали. Слово «голод» не употреблялось, власть заставляла использовать другое, политически правильное – «недород». Но хрен редьки не слаще. Родители завербовались, и семья погорельцев оказалась в Халилово на строительстве рудника. Год промаялись в бараке, продуваемом насквозь. В дорогу позвал никелевый комбинат. Орск тогда напоминал разбуженный муравейник. На месте нынешней АК № 1175 заключенные добывали щебенку. Ниже обосновались переселенцы. Тогда широко использовались верблюды, и проходящие поезда часто сбивали их.
Сергей подрос, поступил в ремесленное училище № 1. После сдачи в эксплуатацию плавильного цеха началось возведение гидрометаллургического. В программе обучения предпочтение отдавалось практике, и ребята по месяцу вкалывали в каждом отделении, осваивая электролизные ванны, фильтр-пресса, пачуки, другие разнообразные агрегаты. Зумпфы, где стояли насосы, нередко по колено заливало горячей серной кислотой. Дышать там нечем. Из защитных средств – одни резиновые сапоги, похожие на охотничьи. Выберешься наружу: глаза режет, в горле першит, дышишь как рыба на берегу.
Глазунов оказался способным парнем, сдал экзамены на одни пятерки. Старались и остальные однокашники, выпуск-то первый. Квалифицированные специалисты были нужны предприятию позарез: началась война. Отличника определили лаборантом 8 разряда. Правда, белого халата не выдали. Для замеров температуры в плавильной камере, отбора анализов на колосниках шахтной печи, где стоял синий туман от газа, а пыль забивала легкие, требовалась спецовка иного рода.
Новаторы искали пути ускорения процессов, совершенствования технологии, чтобы как можно больше выдать никеля фронту. При повышенном дутье количество выбрасываемой пыли достигало 800 тонн в сутки, не считая газа и других вредных компонентов. Не комбинат – геенна огненная. Только неизвестно, за какие грехи. Прибавьте сюда жесткую дисциплину: за опоздание на несколько минут полгода удерживалась четверть зарплаты. Цех находился под усиленной охраной.
От первого лица
– Метрах в ста от управленческого корпуса располагался аэродром, где стоял персональный самолет директора. При нем действовал аэроклуб. Прыгать с парашютом нравилось: ветер свистит в ушах, сверху видно далеко. Как-то раз, неудачно приземлившись, я сломал ногу. Пока она срасталась, меня поставили к муфельной печке. А тогда у нас, в исследовательской лаборатории, изготавливали все необходимые мензурки, колбы, трубки, разнообразные воронки. Централизованное снабжение почти отсутствовало.
Мастер Дмитрий Ильич нуждался в учениках, поскольку сам с нагрузкой не справлялся. Работа стеклодува завораживала, я часто наблюдал за ним. «Попробуй, – предложил он мне, – попытка не пытка». И ведь действительно получилось. С год я перенимал опыт, затем учитель мой уехал, оставив дело, которое имело превеликое значение для той поры.
* * *
Новоиспеченный стеклодув в грязь лицом не ударил. Замена оказалась более чем удачной. Лаборанты не знали нужды в стекле. Начальство восторгалось самородком. В войну образовался острый дефицит электрических лампочек. На производстве свечками да керосиновыми плошками не обойдешься. Но правду говорят: голь на выдумку хитра. Не знаю, читал ли парень про лесковского Левшу. Тем не менее умелец нашел выход из положения. Со своими подручными он вскрывал патрон, извлекал сгоревшую спираль, помещал внутрь новую, из проволоки нужных качеств, приваривал и включал в систему целого ряда аппаратов, собранную самостоятельно, для создания вакуума. При этом использовались медицинские подушки с азотом, медная стружка, серная кислота, фосфорный ангидрид. Причем разряжение достигалось весьма глубокое. Реанимированные лампочки служили еще один век, выдавались почти что под роспись.
В те годы Сергея Никаноровича поминало добрым словом, считай, полгорода. А директора предприятий знали в лицо, не чая в нем души. Золотые руки обеспечивали лабораторными приборами завод Чкалова, «почтовые ящики» № 11 и № 12, «Южуралмаш».
От первого лица
– Скажем, нужна колба коническая. Набираю жидкого стекла сколько надо, вытягиваю конус, делаю горлышко, разворачиваю и даю остыть. А потом остается дно, нагреть и – в отжигательную печь. Применял бельтинг, авиационный бензин, пока не перешли на пропан. Ко мне обращались практически все больницы. Приезжали из Оренбургского медицинского института. Его специалистам я помогал готовить кандидатские и докторские диссертации.
Мои ученики ушли из-за небольшой зарплаты, а мне нравилось. Нравилось смотреть, как расплавленная масса принимает любые формы, превращается в многометровую прозрачную змею. Она извивается, сворачивается кольцами и вдруг оглушительно взрывается к всеобщему восторгу. Со счета сбился, сколько изготовил лебедей, которые особенно трогали души людей. Удавались цветы, я научился их раскрашивать. Много рылся в библиотеках, читал. Игрушки были в редкость. Отыскал старинный метод, стал их серебрить. Нашел способ, как избежать окисления: вместо едкого натрия использовал калий. Выходили прекрасные зеркала. Одно до сегодняшнего дня служит.
* * *
Целых двадцать лет Никанорыча знали в Орске в качестве стеклодува. Вечерами учился, сначала – в техникуме, затем – в институте. Не заметил, как выросли дети. Вернулся из Москвы с дипломом, получил предложение возглавить один из цехов. Руководил им еще сорок лет. Общий стаж, стало быть, составляет шесть десятилетий. Вверенное подразделение входило в разряд передовых, исправно выполняло планы, постоянно развивалось и наращивало объемы. Потому что начальник все знал наперед, предвидел ту или иную ситуацию, полностью контролировал обстановку. На предприятии Глазунова помнят до сих пор, ставят в пример, называя коротким и емким словом – хозяин. Таковым он является и в отношении своей жизни. В сущности, ему удалось распорядиться собственной судьбой. Она и сейчас в надежных руках.
От первого лица
– Ко мне по-прежнему заходят старые приятели. Рассказывают: здесь болит, там колет. А как же вы хотите, милые мои, – возраст! Не обращайте внимания, не нойте, не обижайтесь на весь мир. Толку все равно не будет. Не делай зла никому, тогда и тебе легче станет.
Мой день расписан буквально по минутам. В полседьмого утра я уже на катке, катаюсь два часа. Возвращаюсь, отдыхаю. Занимаюсь домашними заботами. Собираюсь на прогулку. У меня своя тропа вдоль Елшанки. Вчера подготовил велосипед: весна на дворе. Буду крутить педали, чтобы старость не догнала.