Блики и тени на полотнах Усманова

Мастерская художника. Тусклый свет, весь в красках круглый стол, служащий палитрой, стопы картин и рамок, подиум с невысокой обшарпанной лестницей, самовар, пепельница из консервной банки… Здесь, в Орске, в нехитрой обстановке, но чаще всего в родном Кумаке творит Ильяс УсмановПокосившиеся кумакские домишки за косыми заборчиками, старенький плетень, деревенский дворик, ночная тишина – всё это нашло отражение на холстах Усманова. Его работы подкупают искренностью, простотой, безыскусственностью. Тихой размеренной жизнью, житейскими заботами живут персонажи Ильяса. Герои переселяются в его картины прямо с деревенских улиц. С кем-то был на сенокосе, кому-то печку сложил, с кем-то беседовал о вечном у старого клёна.
– В последнее время с натуры не рисую, – говорит Ильяс. – Запоминаю ощущения, впечатления, делаю наброски.
В работе «Тишина» воспроизведена действительность, отраженная экраном старенького неработающего телевизора, который и послужил условной рамой картины. Замысел «Тишины» пришёл случайно, а увиденное через призму экрана перешло в картину, на которой – сам художник, лежащий на полу, его жена, перечитывающая старые газеты, предназначенные для топки печи, и любимый кот Шпунтик, навостривший уши.
Картина «Падение» несколько выбивается из предыдущих и представляет собой игру художника в «неспокойность» холста, маленький взрыв. Неловкая поза пострадавшего героя впечатляет самого равнодушного зрителя. Это уже не прежние деревенские идиллии. «Но сам факт падения мне не нужен, – говорит Ильяс. – Здесь «ершистый» сюжет подогнан под замысел, хотя и взят из жизни. Само действие не имеет значения. Главное – игра пятен, линий, дриблинг, свет и тень, символика».
Много у Усманова размышлений о добре и зле, чёрном и белом. Всего два окна – чёрное и белое – есть у старушки, оставшейся в одиночестве. Однообразность угнетает героиню, мир сузился до размеров окна, а вся жизнь проходит за ним. Осталось одно – размышлять о вечном.
– Ваш герой – маленький человек, деревенский житель, несколько карикатурный. Это ирония?
– Все люди одинаковы, с одними и теми же жизненными инстинктами, просто оказавшиеся в разных условиях. У маленького человека своя философия, свой неповторимый жизненный опыт. Если написать идеал – получится кукла. А я изображаю человеческое естество: длинный нос или короткие ноги. Это не насмешка. Может быть, я острее это вижу и также остро показываю, усиливая образ. Так интереснее, это та же игра.
– Как рождаются ваши работы?
– Иногда долго обдумываешь композицию, делаешь набросок в карандаше. Временами кажется, что всё сделано, остаётся перевести на краску. Но тут момент куража теряется, и ничего из задуманного не выходит – нет искры. Машинально переводишь на холст, и жажда преодоления, победы теряется. Я играю на холсте. Когда внутри полная чаша – без предварительных набросков получается. К картине нужно готовиться внутри себя, настрой идёт заранее. Бывает, что работа не идёт, тогда меняешь композицию, убираешь, переставляешь фигуры. Страдаешь, ищешь, мучаешься, чаще попросту выбрасываешь неудачный холст.
– Где берёте сюжеты?
– Из жизни, из того, что хорошо знаю, а хорошо знаю я деревню. Не понимаю таких художников, которые пишут то, чего ни разу не видели. Но следует помнить – погонишься за сюжетом, за сиюминутностью – ослабеет картина. Получится карикатура на злобу дня. Есть у меня и такие работы, но место им, скорее, в журнале «Крокодил».
– Вы не прописываете детали. Зритель должен додумать сам?
– Если картина состоялась и художник сказал всё, что хотел сказать, то детали – уже перебор. Если же не смог сказать главного – спасает себя деталями, напичкивает весь холст ненужной прорисовкой каждого листика из кроны дерева, а суть теряется. Это лёгкий ход. Я играю своими людьми, образами. Должна обязательно присутствовать тайна. Высшее искусство – работа подсознания, движение чувств, полёт мысли – то, чего словами не скажешь, а зрителю лучше оставить место для воображения, додумывания. В картине «Журавли» нет журавлей. Есть только небо, мрачное, как бы стоящее вертикально, идущие под откос дома и люди, оторвавшиеся от работы на земле и устремившие взгляд в небо на улетающих на юг птиц. Остальное – простор для воображения. На другой картине – гнездо с яйцами на голове сомневающейся старушки, после долгих лет жизни так и не умеющей дать ответ ангелу: что появилось вперёд – яйцо или курица. Тоже символично. Сюда можно приписать что угодно, даже политику. Не смогла бабка разобраться, какая власть ей больше по душе.
– Для вас деньги и творчество – понятия совместимые?
– Эти понятия несовместимы. Но бытовая сторона есть и в жизни художника. По заказу пишу редко и без особого желания. Зимние скульптуры – своеобразное сезонное хобби, необходимое для дальнейшего существования. Это интересно, когда волен выпиливать то, что ты хочешь, а так происходит не всегда.
– Есть ли такие работы, которые вам жалко продать?
– Есть работы, которые считаешь своим «золотым фондом». Но проходит время эйфории, понемногу остываешь и тогда смотришь на полотна глазами зрителя. Есть и такие работы, которые не потеряли для меня ценности и через время. С одной стороны, продавать картины жалко, с другой – если покупают, значит, это кому-нибудь нужно и они будут радовать других.
– Я слышала, вы и печки в Кумаке кладёте. А кто вас учил печному ремеслу?
– Это, как оказалось, работа несложная. Сначала я помогал печникам поневоле, исправляя их работу: моя печка постоянно дымила. Потом решил: сам разберусь – и сложил не хуже мастеров. Затем соседи стали обращаться. Глаз художника сделал своё дело: кладка получалась ровная, красивая, и народ потянулся. А в прошлом году другу-художнику выложил камин на пробу.
– Что в вашей жизни значили учителя?
– С детства меня наставлял на путь истинный Алексей Иванович Ильченков – увлечённый педагог, учитель рисования в Кумакской школе, многое дал друг и коллега Аркадий Ескин. Но не менее важно выработать свой почерк, найти в искусстве свою нишу. Только тогда можно сказать, что ты художник.

Юлия Мишина