Любовь Казарновская: «Для вдохновения лучше жанра нет»

Во вторник в драмтеатре пела оперная дива Любовь Казарновская, впервые посетившая наш город. Многие поклонники певицы испытали культурный шок, увидев и услышав примадонну оперной сцены вживую. Тысячерублевые билеты любителей классической музыки не смутили: зал был полон.Ее называют Саломеей наших дней, лучшей исполнительницей опер Верди и Пуччини, не говоря уже про арии Татьяны из «Евгения Онегина». Она пела на лучших оперных сценах мира: в лондонском Ковент-Гарден, Метрополитен-опера в Нью-Йорке, Мюнхенской и Чикагской операх. Пела с самыми выдающимися дирижерами и выступала с самыми великими солистами XX века.
Казарновская востребована на лучших мировых подмостках, и возможность услышать ее у нас в городе представлялась не совсем реальной. Некоторые пытались высказать предположение о том, что певица потеряла форму и зарубежные импресарио потеряли к ней интерес. Потому, мол, и разъезжает по провинциям. После концерта такие «доброжелатели» уже открещивались от своих случайных догадок.
Двухчасовой концерт рассеял всякие сомнения по поводу вокальной формы Казарновской. Она продемонстрировала подлинный класс, абсолютную свободу владения голосом, редкостную выразительность и эмоциональность. Весь концерт был построен в форме музыкального салона. Есть у певицы так называемая «общественная нагрузка». Казарновская – председатель правления Русского музыкального просветительского общества. Можно сказать, что ее салон у нас стал своеобразной просветительской акцией. В ансамбле с прекрасным концертмейстером Л. Орфеновой она исполнила программу, составленную из оперных арий и романсов, которые пела П. Виардо. Эта загадочная, притягательная, как наркотик, женщина сумела на всю жизнь привязать к себе писателя Тургенева. Собственно, об их странных для нынешнего суетного времени отношениях и было рассказано певицей. Драматическое повествование перемежалось вокальными произведениями Генделя и Скарлатти, Верди и Шуберта, Чайковского и Мусоргского.
Те, кто не сумел попасть на концерт, потом спрашивали: «Казарновская пела с микрофоном?» Издеваетесь, господа. Конечно, нет. Какой может быть микрофон? Хотя, по признанию самой певицы, однажды ей пришлось петь не то что в микрофон, под «фанеру»! Она блистала под фонограмму в Кремлевском Дворце для Путина по требованию организаторов концерта. Казарновская пела, а аккомпаниатор играл свою фонограмму. Оба музыканта потом говорили, что это был самый неприятный момент в их жизни.
После выступления дивы орчане рукоплескали стоя. Слушатель больше уже ничего не ждал и не просил. В отличие от журналистов, которые выстроились у театральной гримерки, где певица готовилась к концерту. Общение было спонтанным, в перерывах между ответами на вопросы певица подписывала свои афиши для поклонников.
– Научиться божественному пению сложно?
– Конечно, если б было все просто, вся страна пела. Нужны голос, музыкальность и темперамент для работы. Если голос – с большими данными, за пять лет человека можно научить петь. Но потом всю жизнь необходимо оттачивать свое мастерство.
– Вы пели со многими великими солистами? Какие они люди?
– Удивительно простые, милые и адекватные. Меня это даже потрясало при первых встречах. У них нет нашей пафосности: если ты звезда, то с охранниками к тебе ни на какой козе не подъедешь. Хорошие симпатичные люди и очень хорошие партнеры. Конечно, у них есть профессиональные требования и к менеджерам, и к директорам театров, но это обусловлено тем, что певцы хотят добиться самого высокого результата и оставить самые лучшие впечатления у публики. Это не капризы, это профессиональные требования. Павароти, скажем, не выносит запах дыма, сквозняков. Это мешает ему просто хорошо выступать...
А в жизни они простые, сидят в джинсах в кафе Метрополитен-опера и разговаривают с вами на равных.
– Сейчас наблюдается некая демократизация оперы, тот же ваш партнер Басков...
– Басков не мой партнер, я пела с ним всего несколько раз. И к опере он не имеет никакого отношения. Он не оперный певец, а эстрадный. Если человек пришел из оперы, это означает, что он хотя бы пропел на профессиональной сцене десять лет. Николай как-то сам сказал, что ему этого не хочется.
– Вы говорили, что мечтаете о том, когда российские тинейд-жеры станут слушать оперу. Она вообще может стать популярной?
– Опера не станет популярной никогда. Это элитарный жанр. И очень дорогостоящий, он требует массу затрат и, прежде всего, человеческих ресурсов – людей, которые готовятся и работают многие годы. Нужно ведь показать себя в разном репертуаре, пропахать огромное количество партий. Безусловно, опера была востребована и любима, но популярной не была никогда. Сейчас же... дай Бог, чтоб вам хорошо поаплодировали. Ошибка в том, что менеджеры гонятся за рублем и раскручивают оперу. Как шоу выносят на стадионы, большие площадки, упрощая ее. Висят, скажем, портреты Сталина и Гитлера – это «Борис Годунов» Мусоргского. Опера ведь позволяет уходить от реальности, позволяет четко понять эпоху и время, и если этого нет – это не демократизация, а деградация. Такие театры сегодня, как Большой, просто забивают последний гвоздь в гроб, который называется оперой. Те постановки, которые там идут, – это катастрофа.
– С кем-нибудь из рок-певцов мечтали когда-нибудь спеть, как Монсерат Кабалье?
– Ну, если с исполнителем такого рода, как Меркури... Хотела бы спеть в дуэте с последним эстрадным классиком, я его так называю, Элтоном Джоном. Мне приятно петь с людьми, которые понимают, что такое мелодия, как льется голос.
– Как вам наш провинциальный слушатель?
– Вы хорошие, замечательные, неиспорченные. Воспринимаете все набело, даже если готовы к восприятию. В вас есть в хорошем смысле слова наив. На Западе много, я их называю, «намоленных» театров, где ждут, любят и с ума сходят от оперы. А есть театры, их большинство, которые часть буржуазной обывательской жизни: там главное – хорошо одеться, сходить в хороший ресторан, а потом на десерт – в театр. Я это чувствую. Там все мило, но это часть большого ужина. Российский слушатель неизбалован, провинциальный – особенно.
– Кто из певцов для вас авторитет?
– Муж называет меня некрофилом. Я обожаю исполнителей, которые уже умерли, например, Шаляпина.
– А сами вы много усилий приложили в детстве, чтобы полюбить оперу?
– О, да. Помню, как в 7 лет с мамой пошли в театр, где я увидела тогдашних певцов, которые из-за животов своих не могли танцевать. Я вылетела из зала с плачем. Было настоящее отвращение. Слушала только пластинки. Потом уже поняла, что для вдохновения лучше жанра нет.
– Кстати, о животах. У вас божественный голос и... чудная фигура. Как-то это не вяжется с представлениями об оперном певце.
– Секрета тут нет, надо меньше есть и больше двигаться. Это внутренняя дисциплина и все. Если певица говорит, что не звучит без мяса... она в итоге перестает звучать и с ним. Звук – это не котлеты и не кусок говядины, это энергия.

Фото Сергея Григорьева