О чем, рабкоровец, хлопочешь?

Всероссийский семинар в Волгограде по вопросам рабкоровского движения предполагался быть бурным и актуальным.
«Орский рабочий» издавна славился мощным активом, который, по образному выражению Ленина, питал газету, как ручеек. О массовой работе редакции и школе «Репортер» из Орска писали центральные издания, мы гремели в лучшем смысле этого слова. Поэтому не могли не присутствовать на российском семинаре.
Заканчивались восьмидесятые годы, начинались боевые девяностые. Выступление готовила тщательно, ссылаясь на постулаты партийной журналистики, с цифрами в руках, статьями внештатных корреспондентов. Было что сказать и о чем рассказать.
Город-герой Волгоград настраивал на особый лад. Показался он тихим, задавленным прежней бедой, и все тут напоминало о далеких сражениях: царицынской обороне в Гражданскую войну, сталинградской битве в 1942–43 годах. Экскурсия на Мамаев курган – к памятнику героям Сталинграда, обелиску Родине-Матери, чей меч виден из окна вагона задолго до самого города, тоже далась нелегко. Торжественная музыка, подчеркнуто траурный голос диктора. Может, поэтому отчитывались на семинаре торжественно, говорили о сотнях рабкоров, об организации массовой работы. В принципе, о том же, что было и в «Орском рабочем». Умалчивали лишь об одном: сколько журналисту приходилось переделывать, переписывать статью рабкора, а то и отвечать перед судом. Почему? Да потому, что, не обладая теорией, знаниями, правилами пусть прикладной, но науки – журналистики, рабкор видел только одну сторону медали. Правда подобна айсбергу, большая часть которого под водой. И существует ли в природе чистая правда как химический элемент, без примеси? Отличает рабкора от журналиста неумение воссоздавать настоящую картину происходящего. Нам, окончившим престижные факультеты именитых вузов, буквально не одну «профессиональную собаку» съевших, и то приходилось трудно.

Подставить газету!
Вот пример, от которого до сих пор дрожит душа. Редактором городской газеты тогда была Галина Масленникова. А я написала материал о милиции нашей доблестной, как избавляется она от нечистоплотных сотрудников, сомнительных личностей, как бережет честь мундира. Начальник УВД вместе с замполитом сообщили мне факт: уволен из рядов такой-то. За что? «Об этом лучше не писать. Уволен – и все тут. Дело лежит в сейфе областного УВД, и журналиста туда не допустят». Казалось бы, куда еще достоверней информация, полученная из первых рук. Написала. А товарищ – прямиком в суд, и с иском не к руководству УВД, разжаловавшему его из органов внутренних дел, а к газете: какие у вас, дорогие товарищи журналисты, факты на руках? Ах, запись в трудовой книжке, слова начальства и замполита? А докажите мою вину! Представляете весь комизм и трагизм ситуации: газета утверждает, ссылаясь на высокопоставленных милиционеров, что товарищ уволен, а последний требует доказательств. Мы с Галиной Анатольевной, тогда еще дилетанты в подобных вопросах, даже не стали готовиться к суду, адвокатов нанимать, запрашивать документы. Нам казалось, что дело до того правое, аж скучно. А товарищ нанял опытного адвоката со стороны, и суд напоминал бой юристов, потому что все участвующие были по образованию именно ими, кроме двух журналистов.
Газета проиграла. Милицейское начальство осталось в стороне, хотя на судебном разбирательстве присутствовало. Какие чувства мы с редактором испытали, передать невозможно. Настроение было муторное, захотелось раз и навсегда уйти из журналистики, ведь никто не заступился, хотя газета все еще была партийным органом. В чем была наша ошибка? Как можно было проверить утверждение высокого должностного лица? Газету подставили. Пафосно, удобно и выгодно сказать об очистке рядов и не нести никакой ответственности. И пришлось давать опровержение. Да, товарищ уволен, но журналисты не располагают фактами. Кстати, вот тогда я познакомилась с уволенным, выслушала и написала материал… в его защиту. Правда, уже другому редактору, но новая газета «Орская хроника» стала правопреемницей «Орского рабочего» и платила по всем старым счетам.
Нормальным человеком «виноватый» оказался, не всегда правда одного есть истина целого коллектива. Потому что, возможно, милицейское начальство тоже ошиблось.
Теперь представьте на нашем месте рабкора. В первую очередь пошел бы разбор полетов на тему непрофессионализма и т. д. А тот, чувствуя себя в безопасности под прикрытием милицейских погон, щедро утыканных звездами, мог бы так раскатать, что потом из героя подобной публикации можно было бы смело лепить пельмень. Итак, рабкор может стать заложником ситуации.

Свой среди чужих
Многие годы советская журналистика диктовала принцип организации рабкоровского движения: после рабочей смены этакий любитель должен был брать в руки перо, получив задание, ехать, возможно, на другой конец города, вникая в проблемы «чужого дома». Согласитесь, что такого чудака трудно найти. И стереотипы не срабатывали. Кому хочется вместо спокойного отдыха бежать за материалом, публиковать заметку, тешить свое тщеславие? Вот тогда, наверное, родилась в орском университете рабочих и внештатных корреспондентов новинка, подсказанная логикой: пусть каждый станет летописцем на своем родном предприятии, в цехе, бригаде, поможет решить проблемы, близкие и понятные ему. Проблемы, которых не увидит «чужак», журналист, человек со стороны. Ему просто не расскажут ничего, не желая выносить сор из избы. А свой знает обо всем наверняка.
Вот так появился громадный актив, и нам стало с какой-то стороны легче. Мы знали, что на каждом предприятии города имеется «свой чужой», маленький «шпиончик», который проинформирует (часто даже по телефону) об интересных событиях, изнутри вскроет схему модных тогда хозрасчетных отношений, высветит проблему, критически осмыслит текущую жизнь. Конечно, немалое подспорье оказывали секретари парторганизаций, первая информация исходила от них, они были первопроходцами событий, но о проблемах все-таки предпочитали помалкивать. Не с руки им было ссориться с директорским корпусом. И тогда на помощь приходили рабкоры.
Интересно было читать критические статьи. Но тот, в чей адрес направлена критика, не желал соглашаться с мнением корреспондента – знакомая и сегодня картина, не правда ли? И снова автор материала с журналистом шли на место событий, выступая в роли защитника публикации. Но разве не было в подобной ситуации искажения фактов, неверной эмоциональной окраски, неподобающего тона, нечеткой позиции? С этим как? И тогда при редакции был создан совет действенности, возглавил который бывший работник газеты М. Лылов. Теперь все ответы на критику направлялись сюда. Совет, в состав которого вошли рабкоры, внештатники, журналисты, разбирался, выдавал свое суждение, проверял, не отписку ли прислали ответственные товарищи.
И результат не заставил ждать: почти в каждом номере газеты была «Колонка действенности» или рубрика «Совет действенности сообщает». И все меньше оставалось молчальников из числа руководящих работников, все больше было предприятий, где заметным ходом шла перестройка.

Чужой среди своих
Но и все сказанное выше – только часть правды. Как будут в коллективе относиться к товарищу, выносящему сор из избы? Мы работали с железнодорожником Александром Андреевичем Вдовенко. Он партизанил в белорусских лесах во время войны, потом по призыву оказался в Орске, стал железнодорожником, был членом народного контроля. Природная тяга к справедливости, желание сделать жизнь лучше заставили взять перо в руки. Доставалось от рабочего корреспондента всем, рядовым и начальству. Вагонное и локомотивное депо, железнодорожные парки держали ухо востро: вдруг рабкор накопает негатива. Он критиковал и предлагал пути решения. Вот начиналась уборка урожая, машины с зерном шли на элеватор. Им приходилось долго простаивать у светофора, пробки были почище сегодняшних столичных. Он придумал, чтобы водитель машины имел право сам переключать светофор на «зеленый». Такие приспособления народный контроль района сделал у переезда, и пробки рассосались. Зерно ритмично пошло на элеватор.
Слава о рабкоре пошла за пределы отделения железной дороги. Но почему-то исчезали из его жизни друзья, сторонились товарищи по работе. Поделившись с пишущим товарищем проблемой, вдруг увидеть ее на страницах городской газеты и быть узнанным? Рабкоров стали опасаться, а стать одиночкой в коллективе не каждый сможет.
Это был минус рабкоровского движения: опускать моральный аспект, как таковой, тогда как люди рядом взвешивали его на весах рассудка. А вот и еще один: неумение охватить картину происходящего в целом, выхватывая из нее отдельные куски. Как раз против этого и выступали критикуемые, доказывая, что не может рабкор разобраться во всей куче проблем. Даже на своем рабочем месте ему не все видно. Журналисту в любом случае легче: пришел, взял материал, написал и можно долго еще не показываться в этом коллективе. Еще лучше представителям центральных СМИ. Пиши о провинции хлесткие статьи, не заботясь о правде, не думая о том, как слово отзовется.
Александр Андреевич Вдовенко начал писать романы о партизанах, любви, перо не застоялось.

Однажды в России
И вот вместо помпезной речи на семинаре в Волгограде выложила все без прикрас. Зал притих, потом взорвался негодованием: неслыханно, партия приказывает одно, а тут провинция решила жить по своим законам! Даже знакомые столичные журналисты выговаривали: ну, ты перегибаешь.
Перестройка доказала правоту. Сначала стала замирать экономика, целые коллективы выпроваживались за ворота, члены которых становились в лучшем случае «челноками», в худшем – бомжами. Уцелевшие молчали. Понимали: обратись за поддержкой в газету – завтра останешься без работы. А потом и вовсе на заводы и фабрики пришли инвесторы, мощные фирмы, и журналисту закрыли дверь на проходную.
– Как работает завод?
– Коммерческая тайна.
– Какая зарплата у рабочего?
– Коммерческая тайна.
– А у директора?
– Вообще тайна.
Рабкоровское движение свернулось и угасло. Да чего там – рабкоровское, журналист перестал быть на заводах и фабриках желанным гостем. И что там творится за проходной? Доходят оттуда, как из запредельного мира, только отголоски. Диктатура директората, владельца фирмы вышибла из современного рабочего свободу мышления и высказывания. Он дрожит: не дай Бог остаться без работы... Вот так на глазах происходит перетекание свободы в диктатуру. Впрочем, это уже не мои слова. Их давным-давно произнес один из классиков марксизма-ленинизма. И был прав. По-настоящему свободным может быть только падение. Но убедиться в этой правоте пришлось только в XXI веке, на стыке так и нерожденного коммунизма, недоразвитого социализма и непостроенного капитализма. Короче, однажды в России.

Татьяна Белозерова