Побираться не стыдно. Когда отступать некуда...

На центральных улицах, возле рынков, у церквей города сидят люди, просящие милостыню. Кто-то молча: о просьбе помочь говорит только надпись на картонке, кто-то тихо бурчит себе что-то под нос, кто-то под баян поет, пытаясь хоть так заработать. Все они разные: и по внешнему виду, и по судьбам, но ведь счастье на паперть не приводит... Я тоже решил отправиться в народ, чтобы попросить у него помощи.
Первый блин, как всегда, комом
Перестал бриться, два дня не умывался, мало спал и много пил (жидкости). Войти в образ «помог» и случай: накануне я сильно поранил ногу и вторую неделю ходил на костылях. Для большей убедительности надел потрепанные вещи, которые хранились на антресоли в кладовке.
Петь и играть я не умею, поэтому взял картонку, на ней написал: «Помогите жертве экономического кризиса» – и устроился у главного входа рынка «Центральный» рядом со слепой женщиной, которая исполняла знакомые всем еще с советских времен песни.
Мне было жаль ее, и пела она душевно, поэтому (а может, из-за морозца) на глаза периодически наворачивались слезы.
Но вдруг увидел девчонку, с которой учились в параллельных классах. Она повернулась в мою сторону, затем, резко опустив глаза, пошла дальше. А на меня накатили волна стыда и чувство растерянности. Сперва хотел броситься за ней и все объяснить, ведь через пару дней вся школа узнает, до чего я докатился. Но в конце концов решил: «Будь что будет». А еще через время подумал: «Наверное, такой же стыд, растерянность при встрече со знакомыми переживают и мои «коллеги», которых обстоятельства вывели на улицу». Во всяком случае, в начале такой «трудовой» деятельности.

Лучше «лихая» маршрутка, чем «безопасный» трамвай
За этими думами не заметил, как кто-то кинул мне в шапку несколько монет. Начало положено, через полчаса в моей «копилке» было уже рублей десять, хотя за это время мимо прошла не одна сотня прохожих. Но на дорогу до церкви я уже заработал. Тем более что косые взгляды торгующих рядом старушек уже проели плешь на моей голове. Я засобирался и отправился к церкви на горе Преображенской.
Ехать в маршрутке не решился: вдруг опять встречу кого-то из знакомых. Да и мой затрапезный вид наверняка вызовет осуждающие взгляды. А выносить их уже нет сил. Поэтому отправился на трамвае.
Но тут возникла другая проблема: забраться на костылях в вагон было просто невозможно. Ступеньки скользкие, народ лезет вперед, чтобы занять свободные места... Когда я уже почти вскарабкался на последнюю ступеньку, меня вдруг кто-то толкнул сзади, и я с грохотом свалился на проезжую часть. Свалил калеку, то есть меня, подросток с охапкой рулонов обоев. Может, не заметил, а может, просто проигнорировал человека на костылях. Такое отношение к «инвалиду» меня просто убило. А также то, что никто на остановке и в трамвае и слова в его осуждение не сказал, а мне не помог подняться.
Сильно ударив и без того больную ногу, я со слезами на глазах перешел через дорогу и все же решил ехать на маршрутке – трамвай в нашем городе не для инвалидов с больными ногами. Лучше терпеть косые взгляды, чем навечно остаться калекой.

Свой среди чужих
В маршрутку сел без особых проблем, мне даже помогли. Через двадцать минут был на месте. По улице Льва Толстого стал потихоньку забираться на Преображенскую гору: делать это на костылях было чрезвычайно сложно.
Тем не менее гора мне покорилась.
В этот воскресный день на паперти у церкви уже было около десяти человек. Но меня встретили лояльно, без криков и разборок. Я просто занял свободное место на лестнице перед божьим храмом.
Рядом со мной стоял мужчина без ноги, тоже на костылях. Он долго смотрел на мои, потом поинтересовался, где мне удалось достать такие удобные. Я рассказал, откуда мне привезли костыли. Тот пожаловался на то, как тяжело ходить на старых, но новые пока позволить себе не может. Так мы нашли общий язык и разговорились. Я ему рассказал, что с работы меня «уволили», по этому делу «запил», «по пьяни сбила машина», и вот – костыли и «никаких средств к существованию».
Максиму, так он представился, на вид около сорока, ногу потерял в начале девяностых.
– Тогда только начали задерживать зарплату, – вспоминал он. – Бывало, сидели без денег месяцами, а когда давали, у нас был настоящий праздник. Однажды после получки решили с мужиками выпить. Выпили хорошо, я отрубился, а была зима. Нашли меня только под утро, ногу отморозил. В больнице ее отрезали. Странно, но первое время нога, которой у меня уже не было, болела, а иногда чесалась. Ее уже не было, а я ее чувствовал.
– А как жена, дети? – поинтересовался я.
– Детей и жены у меня никогда не было. Незадолго до того, как со мной все это случилось, я со своей девушкой поссорился. А после так никого и не встретил: кому нужен калека?!
– Так и живешь один?
– Слава Богу, нет. У меня еще мама живая, ухаживает за мной. Она часто ходит в церковь, молится, а я вот вместе с ней, только в церковь не захожу, стыдно.

На паперти и поживиться можно
Мимо нас проходили в церковь верующие. Я уже стал замерзать, варежки покрылись инеем, изо рта валил пар. Хотелось скорее домой, согреться и поесть, но на обратную дорогу я еще не «заработал».
Ближе к вечерней службе людей прибавилось. Кто-то кидал монетки нам в шапки, но большинство проходило мимо. Я поинтересовался у одной девушки, которая, крестясь, подала милостыню всем, почему она нам помогает. Она, не задумываясь, ответила, что любой верующий должен помогать ближнему. Затем к нам подошла пожилая женщина, каждому из нас дала в руки по пакету и попросила помянуть ее погибшего сына.
В целлофановом пакете были свежая выпечка, кусок пирога с капустой, немного конфет и печенье. Я наконец-то пообедал и со свежими силами отправился домой. Перед этим посчитал деньги в шапке. Оказалось, что за день удалось собрать почти сорок рублей. Деньги небольшие, но на обед в столовой любому нуждающемуся хватит. Как говорится, прожить можно.
По дороге домой думал над тем, откуда берется в нас чувство безразличия к проблемам других людей. Ведь никто не знает, что ждет его завтра: кризис, банкротство, пожар, наводнение, смерть кормильца… От сумы не зарекаются, каждый может оказаться на паперти. Так почему же мы так нетерпимы к тем, кто уже сегодня стоит на ней?..

Михаил Широков.