Как "хроник" в женский монастырь забрался

Лежанку соорудил возле кабинета коммунарского вожака Юры Сайгашкина, томящегося ныне в казематах. Запалил костерок, взяв на растопку ворох листовок кандидатов в Законодательное собрание, в обилии устилавших пол в кабинете (Сайгашкин, сказывают, обещал свою поддержку областным политикам). Промаялся часа два. Таинственные шорохи и скрипы никак не давали сомкнуть глаз и порождали непонятную душевную тревогу. Наконец, плюнув на все, пошел на трассу, чтобы в спокойствии, подальше от дьявольского места, покемарить на остановке до первой маршрутки. И тут ко мне явилась госпожа Удача в виде двух пацанов на полудохлой «копейке». Эти деревенские ребята собрались «навести шухер» на ночной Новгород. Сунул им редакционное удостоверение: «Хлопцы, выручайте! Возьмите за «сотку» до Нижнего, не дайте пропасть в дремучих лесах странствующему степному литератору!». Те покочевряжились немного и согласились за 150. Через час с хвостиком я уже пил кофе в уютном бистро, расположенном в самом центре переполненной праздношатающимся народом столицы Приволжского округа. А едва рассвело, купил билет на поезд до Арзамаса и отправился залечивать в тиши святых мест тяжелые душевные раны, полученные в коммуне.

Меня смело можно называть буревестником несчастий, обрушившихся ныне на Нижегородчину. Незадолго до моего приезда в областной центр там накрыли коммуну-концлагерь с трупами и подстрелили взятого в заложники двухлетнего мальчишку. А перед моим прибытием в Арзамас что-то рвануло на местном спиртзаводе, зашибло нескольких работников и нарушило технологический процесс, действовавший исправно ровно 101 год. Потому арзамасские мужики из числа тех, кто еще не перешел на самогон, имели озабоченный вид: привозная горилка там дорогая. Но отнюдь не она была мне сейчас нужна, а удивительная аура старейшего поселения Руси-матушки.
Арзамас – милейший, тишайший городок, где жизнь, кажется, остановилась в том времени, которое красочно описал в своей автобиографической книге «Школа» самый известный арзамасец А. Гайдар. Всякого приезжего возле чистенького, ухоженного вокзальчика встречают почти идеально сохранившиеся штампованные доисторические скульптуры комсомолки с книгой и рабочего с гаечным ключом, которым в других местах давно уже поотшибали руки, головы или вовсе сбросили с постаментов. В центральном городском отеле «Уют», наверное, еще не подозревают о том, что советская власть давно закончилась, поэтому там до сих пор предлагают весь перечень услуг застойных лет: вода только холодная, единственный на весь этаж сортир забит, душевая не работает. А стандартные вопросы поселяющегося в номера: «Где здесь у вас торгуют «травкой» и почем местные проститутки?» вызывают столбняк у администратора – сам проверял. Центральный городской парк имени Гайдара, в котором я провел немало радостных часов, больше похож на великолепный тенистый лесок с залитыми водою канавами, дорожками, вьющимися вокруг деревьев, и водоемом, внешний вид которого полностью соответствует описанию пруда из книги «Школа».
- Чудно-то как! – восторгался я вслух, отдыхая на травке под чириканье пташек. А потом, задавшись историческими изысканиями, адресовал вопрос дедушке с орденскими планками на груди, гулявшему меж деревьев:
- Скажите, уважаемый, это, случаем, не тот самый пруд, по которому юный Аркаша Голиков-Гайдар гонял плоты и устраивал водные сражения с сынками арзамасских богатеев?
- Тот самый, - утвердительно отвечал ветеран. – У нас, молодой человек, Аркадий Петрович пользуется очень большим уважением: памятник ему воздвигнут в центре парка. А вот внучок его, Егорка, славы дедовой вовсе не достоин. Как он начал в правительстве фордыбачить, ох, уж у нас народ ругался! У деда–коммуниста внук дерьмократом получился! Как такое арзамасская земля допустила?!
Дедушка еще долго занимался культполитпросветом, и я с умилением слушал сквозь дрему его старческое лопотание. Получив положительный заряд от матушки-природы, отправился по святым местам, на Соборную площадь.
Попасть на Соборную площадь Арзамаса – туда, где находятся культовые христианские сооружения, проще простого: от отеля «Уют» надо идти по проспекту Ленина, свернуть на улицу Коммунистов, пройти по палисаднику мимо памятника Ленину и вашему взору во всем своем великолепии откроется Воскресенский собор. Подле него находятся церковь Утоли моя печали и женский Никольский монастырь. Посередине площади – рекламная тумба с афишами стриптиза, слева – центральный рынок с китайским ширпотребом, африканскими бананами и местной редиской, а также забегаловка, где дают водку на розлив.
Все еще находясь в некоем смятении после коммунарских приключений, я узрел в толпе поразительной красоты молодую монахиню, черты лица которой напомнили мне кинодиву Демми Мур, и вдруг снова почувствовал вкус к жизни. Ноги сами понесли к женскому монастырю.
В монастыре вовсю шли ремонт и подготовка к Пасхе, а неподалеку от ворот, на сваленных бетонных плитах, словно потрепанные воробьи на ветках, восседала вся арзамасская рванина – зловонная толпа бомжей. Бомжи стреляли друг у друга окурки, то и дело спрашивая у прохожих: «Скока время?».
Задан был этот вопрос и мне. Я ответил и в свою очередь поинтересовался:
- А какая вам разница, который сейчас час?
Бомж в зеленой бейсболке козырьком назад и оплеванной армейской рубашке отвечал:
- В полдень бесплатный обед монашки будут устраивать, ждем.
- Что за обед?
- Во! – бомжик поднял вверх большой палец.
- А мне дадут?
- Всем дают.
На халяву, как известно, известка сладким творогом кажется.
Я слетал на рынок и купил набор одноразовой посуды, так как чашки и ложки из-за хронического воровства со стороны обедающих монахини не выдавали. Увидев мои покупки, бомж в бейсболке выкатил такую матерную телегу, что лики святых в Воскресенском соборе, наверное, покраснели:
- У меня который день на курево денег нет, а этот чашки покупает!
- А из чего, по-твоему, мне есть, из пригоршни, что ли? – огрызнулся я в ответ.
- Всему-то вас, интеллигенцию ср…ю, учить надо! Смотри сюда…
Бродяга поднял с земли пластиковую бутылку из-под газировки, достал из штанов лезвие и разрезал емкость пополам. Верхушку отбросил:
- Вот тебе и чашка, и ложка! А он деньги зря тратит. Как с такими урюками еще бабы живут?!
Аналогичные обеденные приборы сделали себе остальные дармоеды. Кажется, передача «Очумелые ручки» до такого применения пластиковых бутылок еще не додумалась.
Народ, зайдя по звону колокола в монастырские ворота, выстроился в очередь за едой. Монахиня, облик которой оказался не столь прекрасен, как той незнакомки в черных одеждах, что повстречалась на площади, удивленно посмотрев на мою посуду, налила черпак чего-то желтого и горячего и протянула кусок хлеба.
- Благодарствую, матушка, - учтиво отвечал я.
- Кушайте на здоровье, раб божий, – не осталась в долгу моя благодетельница.
Знакомый бомж в бейсболке тоже отоварился:
- Меня Вовка зовут, - представился он. – Пойдем к собору, покушаем на травке.
Пошли. Сели. Вовка трескал из своей бутылки, как свинья из корыта, но с большим аппетитом. Я подозрительно перемешал варево. Проглотил одну ложку. И на этом трапезу закончил.
- Владимир, что это такое? – спросил я своего нового друга, показывая на чашку.
- Как что, - не понял тот – еда! Пшенка на ключевой водице с морковкой, капусткой и постным маслицем. Вкусно же! Ты чего не ешь?
- Что-то мне захуделось. С дороги, наверное, кишки ломит. Я, Володя, пожалуй, хлебушком монастырским ограничусь…
И отдал ему свою порцию. Вовка со звериным чавканьем уничтожил и ее, а потом, утеревшись рукавом грязно-зеленой рубашки, произнес простые и трогательные слова:
- Только благодаря монастырю мы и живы еще. Хоть раз в сутки можно покушать горячего. А так бы перемерли давно, потому что кроме монахинь о нас, горемычных, никто не заботится!
Я решил во что бы то ни стало проникнуть в женский монастырь.
Благословения митрополита Нижегородского и Арзамасского Николая на посещение женского Никольского монастыря, интервью и съемки у меня, естественно, не было. Да и откуда ему взяться? Надумал действовать по обстоятельствам. Как уже говорилось ранее, в монастыре шел ремонт, народ в рабочих одеждах сновал из ворот туда-сюда. Помимо монахинь и девушек, проходящих стажировку на предмет годности к монастырской жизни, там трудилась бригада строителей-мужиков. Во время перекура я свел с ними знакомство. Выяснилось, что монастырь – бедный, платить не может, поэтому бригада, пока не нашла работу за деньги у какого-нибудь нового русского, вкалывает здесь во славу Божию за еду, жилье и одежку. Зато порядки здесь не столь строгие, как в богатых монастырях с высокими доходами. Учитывая неплатежеспособность обители, мать Люба, отвечающая за работников, закрывает глаза на курение и прочие мелкие мирские шалости, совершенно недопустимые в иных монастырях. Эта новость пришлась мне по душе.
- А живете вы где? - спросил я у строителей.
- В самом монастыре.
- А как же монахини?!
- А что монахини? У них свое общежитие. Нам выделили помещение. Во всех монастырях так, на тяжелую работу женщины ведь не способны.
- Как бы мне, ребята, в монастырь пробраться?
- Давай сначала покурим, - уклончиво отвечали строители.
За две пачки «Примы» был разработан и в последствии осуществлен гениальный план проникновения в женскую обитель:
- Ты вот что. Сейчас мы начнем доски таскать. Переоденься в рабочее и прицепляйся к горбылине. Прическа твоя как раз сгодится, от наших не отличат. Только по территории особо не ползай, материться и курить можно лишь за оградой - учти.
Я в кустиках переоделся в тряпки, ничем не отличающихся от тех, в которых вместе с Иринкой Обрезаненко и Гришей Горбуновым валил стену в поселке никельщиков, и, объединившись с напарником Славой, «прицепился к горбылине».

Читатели наверняка ждут от меня повествования, чем-то похожего на монастырские похождения Д’Артаньяна, занятого поисками Констанции. Увы и ах, спешу вас разочаровать. Никакой романтики – сплошная проза жизни в виде ремонта. Несмотря на то, что в пятницу, 3-го мая, когда я, спрятавшись за доску, перешагнул порог женского монастыря, был день Воспоминания Святых спасительных Страстей Господа Нашего Иисуса Христа, и монахини питались лишь водой и хлебом, работа кипела, как на ударных стройках сталинских пятилеток. Все были при деле: кто красил и белил, кто мыл стекла. Женский Никольский монастырь – это та же церковь с различными пристройками. Отыскалось и общежитие, но массивные двери оказались надежно запертыми. Пока мы со Славой носили доски, я крутил головой в разные стороны, стараясь лучше рассмотреть монахинь и стажирующихся девушек – будущих послушниц. Невзирая на их длинные, просторные одежды, скрывающие все прелести, и полное отсутствие косметики на лицах, с удивлением обнаружил, что в монашество подаются весьма миловидные особы. Поделился этим научным открытием со Славой.
- Ты поосторожнее на счет красивых монашек, - предостерег он. – Можешь штакетиной получить.
- От кого?! – не понял я.
- От того…
Во время очередного перекура за очередные две пачки “Примы” я опять озадачил работяг:
- Посоветуйте, как с монахиней поговорить?
- Может, ты еще чего хочешь? – заржали они, но потом научили, - иди за ограду и жди. Когда ударит колокол, понесут обед больной монашке. Вот тут ты и попробуй… Поговори с сестрой! Но если что, мы тебя не знаем…
Дождался – ударил колокол. Вышла монахиня с плошками.
- Извините, не могли бы вы, - только и успел произнести я, как монахиня резко развернулась и удалилась назад в обитель. Вслед ей щелкнул затвор моего фотоаппарата. Взамен вышла другая монахиня, постарше и посуровее, под пристальным взором глубоких очей которой я едва не вытянулся по стойке смирно.
- Вы что себе позволяете возле монастыря?! – возмутилась она.
- Я лишь спросить хотел…
- Что вы спросить хотели?
- Отчего так много молодых, красивых женщин в монастырь уходит?
- У каждой своя причина. Но все идут сюда служить Богу.
- Но ведь поскольку вокруг город и полно соблазнов, у них могут пробудиться вполне естественные для женщин желания…
- Молитва и постоянный труд позволяют справиться со всеми желаниями.
Я в душе уже надеялся на полновесное интервью и полез было за блокнотом, чтобы поговорить об истиной вере, сути монашеского бытия и тонком душевном устройстве тех, кто добровольно ушел от мира, но… Монахиня вдруг строго приказала:
- Больше такого не делайте никогда!
- Простите, матушка, - искренне сказал я. – Бес попутал…
- Бог простит, - отвечала монахиня и удалилась.
Вдалеке хихикали строители. А Славка, согнув правую руку со сжатым кулаком и ударив ладонью левой руки по сгибу локтя, показал мне совсем не монастырский жест.
В убогом номере отеля “Уют” я провел еще одну нелегкую ночь на Нижегородчине.

Перед отъездом на родину отстоял службу в церкви Утоли моя печали. Возле иконы Николая Чудотворца поставил самую большую свечу, которая нашлась в иконной лавке - во здравие всех читателей “Орской хроники”.

Фото автора.