Пройдет лет двадцать...

Участников войны, проработавших на механическом заводе, осталось мало. В большинстве своем они не ходят, догорают, как свечки, и нет на свете таких врачей, которые могли бы вернуть им здоровье. В совет ветеранов приходят труженики тыла со своими воспоминаниями.–Мне было 13 лет, пришлось самим пахать и сеять. На шее у меня висел мешок с зерном, я ходил по борозде и вот так кидал его.
Он растопыривает пальцы, показывая, как зерно проскальзывало веером, тогда оно ровненько ляжет, а не кучкой.
– А мне было 12, наработаемся в колхозе, а дома бабушка напрядет шерсти: садитесь, девчата, женихам носки вязать. А дед достанет махры – шейте милым кисет. Какие там женихи! А весело становилось, работа кипела в руках.
– В войну эшелоны с ранеными подходили по путям прямо к «Авангарду». Бойцов мыли, переодевали в чистое, а мы, девчушки 13 – 14 лет, подбегали с носилками, вчетвером несли бойца в госпиталь, что находился в школе № 8. Тяжело!
– Я выучилась на бухгалтера. Профессия отличная, нужная, так на заводе и сказали, но развели руками: «А нам нужны девчата в цех, чтобы гильзы перетаскивать и укладывать». С руководством не поспоришь. И я пошла в цех на гильзы. Сначала показалось, что они не больно тяжелые, но, когда перетаскала десятки, заломило руки, защемила спина. Вернулась домой никакая, бросилась спать. На второй день боль чуточку отошла, а через несколько месяцев вообще не замечала, тяжелые гильзы, легкие ли, таскала да таскала. Одежонка была ветхая, обувка никакая, зато в столовой кормили, и был хлеб.
– Как бы ни было трудно стране, городу, заводу, но в 1943 году открылся заводской Дом отдыха. Он был расположен в Ущелье. Отдыхающие были обеспечены 4-разовым питанием, постельными принадлежностями и нательным бельем. Там стоял старый дом, непригодный для жилья, столовая, кухня, баня. Спальни для отдыхающих устроили в брезентовых палатках. Поставили кровати, тумбочки, набили «перины» свежей соломой. По субботам принимали партию отдыхающих в 40 человек. Приезжали изнуренные, грязные подростки, рабочие – женщины и мужчины. Некоторых приходилось вести под руки от голода и недосыпа. Прибывших направляли в баню. Одевали в чистое белье, кормили обедом.
Но что мог дать один день, когда многие из поступающих были дистрофиками. И по распоряжению руководства завода и завкома рабочие стали находиться в Доме отдыха по пять дней.
Питание было скудное, нормы маленькие. Добились, чтобы увеличили нормы вдвое, особенно мяса, круп. Давали дополнительный хлеб, молоко. А отдохнув, рабочие начинали помогать нам. Например, ловили рыбу в Урале и носили ее на кухню в общий котел.
А я вспоминаю мамины рассказы о войне. Жила семья в Феодосии, она, девчонка, отдыхала в пионерском лагере в Севастополе. Началась война, и ребятишек отвезли домой. «Мы глупые были, необстрелянные. Немецкого парашютиста подбили, мы гурьбой к нему: интересно, как выглядит враг. Идет бомбежка, а мы стоим на крыльце дома, самолет идет на бреющем полете, низко, мы отлично видим пилота. И он нас видит, разглядывает. Почему не стрелял, не знаем». А потом эвакуация. Был дан приказ брать с собой только необходимое. Так приехали в Орск, и начинали мама с папой, как говорится, с ложки-вилки. Их уже нет в живых. Недавно нашла данные, как Германия выплатила за все своим гражданам, рассчиталась сполна с людьми, потерявшими дома, родные города, семью. Короче, возместила. А победителям почему-то Россия не торопится возмещать хотя бы часть ущерба. Или забылось, как двенадцатилетние дети вставали к станкам на ящиках, чтобы дотянуться? За маленькую пайку хлеба. Или пройдет еще лет десять, двадцать, когда не останется в живых тружеников тыла? Ведь и ветеранам, инвалидам войны не сразу страна начала платить приличные пенсии, как будто дожидалась, когда их почти не останется...

Марина Сотникова,главный редактор газеты «Молот»