Дети подземелья живут рядом с нами

Спускаемся в подполье одной из орских пятиэтажек. Слабый свет фонаря выхватывает подвальную сырость, замысловатое сплетение труб. Глаза с трудом привыкают к темноте, пробираемся практически на ощупь. Взобравшись на трубу и скользя по ней каблуками, стараюсь не отстать от впереди идущих «канатоходцев».Для начальника инспекции по делам несовершеннолетних Советского района С. Мазура этот аттракцион стал уже привычным. А я балансирую неловко, стараюсь не ударить в грязь лицом.
Наконец замечаю свет в конце тоннеля. Из проема выглядывает улыбающееся лицо бомжа.
– А теперь вставайте на доски, здесь они не уйдут в воду, – советует он.
Кажется, незваным гостям здесь рады. Следом за мужчиной вырисовывается силуэт женщины. Кому сколько лет, на вид и не определишь. 25 или 45? Саша и Люда растят четырехлетнюю Кристинку и называют себя «семьей бомжей», а сырой подвал – домом. Здесь довольно чисто. Занятое жильцами помещение разбито на комнаты – кухня с обеденным столом и буфетом, спальня с диваном, подушками, зашторенная от посторонних глаз, детский уголок с игрушками.
– Уже третий год здесь живем, – рассказывает Люда. – Сама я из Кумака. Приехала в Орск, познакомилась с Сашкой. Сняли квартиру, родили ребенка. Но нас обворовали и вместе с вещами унесли все документы. Так получилось, что в тот период Саша был в поисках работы, а я с грудным ребенком на руках. Денег нет, документов, жилья тоже. Вот и обосновались. На нулевом этаже. Думали – на короткое время, а получилось – на несколько лет.
– А дочка сейчас где? – спрашиваю женщину.
– Гуляет с подругой, – отвечает и тут же спохватывается: – Мы недавно прошли с ней медкомиссию. Девочка совершенно здорова. В садик ее оформим.
К разговору подключается хозяин.
– Я здесь, в подвале, сам все сделал. Мешки мусора вынес. Тут у нас и стол есть, и шкаф, и диван. Порядок поддерживаем, жильцы первого этажа к нам хорошо относятся. Горячую воду даже провел, моемся каждый день в тазу, ребенка купаем, пищу готовим, – говорит мужчина и как бы в подтверждение своих слов открывает створки буфета, доставая сахар и какую-то крупу. – Не сидим без дела. Подрабатываем по возможности: я сейчас лед обкалываю на дорогах, Людка подметает. На кусок хлеба зарабатываем. Приходят к нам милиция, пожарные, соцзащита. Помогают документы восстановить, обещают комнату в общежитии. А пока без документов, жилья, работы и денег мы никто.
Прощаемся с гостеприимной семьей. Обратно выходить легче, глаза уже привыкли к полумраку. На выходе из подвала слепит яркий солнечный свет. Но у меня не появляется мрачного ощущения, что выходим на свет из жутких нищенских катакомб. Люди как люди… Обычная жизнь, привычный быт.
Далее в «черном» списке инспекторов – поселок Москва. Находим нужный номер дома, но то, что видим, жильём назвать сложно: разрушенная времянка, больше похожая на сарай. Проникаем внутрь. Первое, что бросается в глаза, – провисший потолок, который вот-вот обрушится на девушку, сидящую на диване с младенцем на руках. Рядом – отец девушки: голова опущена, взгляд блуждающий и безразличный. Кажется, что сидят они так уже неделю и ничто не выведет их из этого состояния, даже появление в доме посторонних людей. В воздухе витает запах перегара.
– Опять пьем? – спрашивает начальник ПДН хозяина дома.
– Он месяц не пил, вчера только первый день… – оправдывает его дочь.
– А что весь месяц делал? Мог бы и крышу подлатать. На голову валится...
Семья Поповых живет в Орске уже 10 лет. Они - беженцы из Казахстана. Прописку и российские паспорта до сих пор не могут оформить. Когда-то это была дружная, благополучная семья. Но несколько лет назад умерла мать. На плечи отца легла забота о двух дочерях подросткового возраста. Несмотря на то, что по профессии глава семейства - каменщик, собственный дом находится в плачевном состоянии. Этому человеку от жизни уже ничего не нужно. По всей видимости, супруга являлась источником энергии и моральной поддержкой. С ее уходом все здесь замерло.
Сегодня семью вполне можно назвать нищей. Отец давно не отягощает себя мыслью о том, чем бы накормить дочерей и внучку. Соседи, сжалившись над младенцем, иногда приносят молоко и другие продукты.
– А ребенок-то от кого? – спрашиваю восемнадцатилетнюю маму четырехмесячной Насти.
– Его посадили за кражу. Поэтому растем без папы.
– Кроме школы, получила еще какое-нибудь образование? Как ребенка собираешься воспитывать?
– После школы нигде не училась... Как-нибудь воспитаю. Может, полы буду мыть. Еще не думала об этом.
– Печку бы хоть затопили, на дворе-то зима, – говорим главе семейства. Хочется как-то расшевелить это сонное царство, но понимаю, что любые правильные слова здесь бессмысленны. Настрадавшиеся в вечной борьбе за выживание и от собственной ненужности в этом мире, они уже не пытаются что-то изменить.
Последний дом, в который заходим. Многодетная семья. Муж с женой и пятеро ребятишек, последнему из которых нет и двух лет. Ни один из родителей не работает. Кормилицей в доме была мать, но из-за сокращения, под которое она попала полгода назад, домочадцы остались без дохода. Отец и до этого перебивался с одного приработка на другой, а после увольнения жены вовсе упал духом.
– Поймали недавно мамку вместе с детьми, ворующими металл на железной дороге, – рассказывает Мазур. – И не хочет эта женщина понять, что за вовлечение детей получит дополнительный срок. И тогда уже ничем не сможет помочь своим детям. Отец семейства на промысел не ходит. Он знает, что такое зона, поэтому не решается на кражу. Но и жену с детьми не останавливает.
– Почему не работаете? Семью содержать как-то собираетесь?
– Из-за судимости постоянную работу найти сложно.
– Ну, а грузчиком на торгово-закупочных базах…– У меня здоровье слабое, тяжести нельзя таскать.
Конечно, это легче всего. А для детей на данный момент железная дорога остается одним из главных источников выживания. Журчание в желудке затмевает страх быть пойманными и лишиться свободы. У этой семьи большая задолженность по коммунальным услугам, на днях к ним придут отключать газ. В доме нет даже хлеба, отчего путь на свалку протаптывается ежедневно.
Самое страшное в жизни людей, оказавшихся «на дне», – это даже не тяжесть отсутствия денег или жилья, а то, что такая жизнь начинает затягивать как трясина. «Бомж» превращается из состояния прописки в состояние души.