Сидел ли в Орске Вадим Козин?

На днях Первый канал ЦТ показал основанный на архивных документах фильм о наркоме внутренних дел Г. Ягоде. Чтобы доказать личную преданность Сталину, а главное, свою значимость, «славный сын советского народа» в короткие сроки создал государство в государстве с сугубо гуманной целью – для «перековки» внутренних врагов в полноценных членов социалистического общества. Так в СССР образовалась новая административная единица под названием ГУЛАГ. Правда, «сынка» скоро арестовали и расстреляли. Методы дознания, изобретенные им, помогли разоблачить «затаившегося вредителя и иностранного шпиона». Однако запущенная машина репрессий оборотов уже не сбавляла, ответственный пост получил очередной продолжатель начатого дела, и население продолжало находиться в постоянном страхе. Быльем поросло?
Пощады не знали ни коммунисты, ни начальники, ни рабочие, ни крестьяне. География тоже не имела значения: карающая рука НКВД доставала от «Москвы до самых до окраин». Не стал исключением и Орск. Мать моя только один раз за свой век, потому что боялась вспоминать, рассказала, как однажды вместе со старшими сыном и дочерью собрала на скошенном поле несколько пшеничных колосков, была застигнута объездчиком и закрыта в сарае. За ночь от тревоги за дальнейшую судьбу детей она поседела. Выпустили утром. По тем временам случилось почти чудо. Ведь Уголовный кодекс 30-х годов за одну и ту же провинность предусматривал весьма широкий диапазон наказаний – от нескольких месяцев заключения до смертной казни. Все зависело от судьи, точнее, степени накала политической линии партии, освещавшей миллионам граждан путь к счастью.
Моих родителей, не обладавших ни достатком, ни должностями, преследовал злой рок. Отца обвинили в намерении взорвать трубу плавильного цеха, отвезли в Оренбург. Слесаря никелькомбината хотели обвинить в причастности к террористической группе. Но это произошло уже в годы Великой Отечественной войны. Многие тысячи людей в гигантскую мясорубку угодили гораздо раньше. В итоге даже захолустный Орск в печально известные 30-е обрел исправительно-трудовую колонию под номером три. Вообще-то ситуация крепко противоречила логике. Пролетариат и крестьянство, сбросившие царя и с огромным энтузиазмом принявшиеся за строительство социализма, вдруг оказались сплошными уголовниками. Историки до сих пор спорят. Одни считают: массовые аресты диктовались потребностями в дешевой рабочей силе, другие полагают, что огромное количество лагерей заставило найти для их обитателей полезное применение. Наверное, по-своему правы обе стороны.
Наш город тому прямое подтверждение. Он быстро обзавелся обширной сетью участков ИТК. В территорию горсовета входил поселок Аккермановка, где располагались рудники. Следовательно, и там не обошлось без зэков. Точных сведений о масштабах зоны, к сожалению, в архиве не имеется. Однако научный сотрудник музея Е. Нижник, изучая документы, связанные с подсобными хозяйствами промышленных предприятий, куда входила и колония, пришла к однозначному выводу: лагерь держал явное первенство. Причем, как правило, лагпункты находились рядом с возводимыми объектами. Взять, к примеру, ЮУНК, «Локомотивстрой», мясокомбинат, теплоэлектроцентраль. Более того, на одном из заседаний горсовета рассматривался вопрос об отводе земли под озеро. Оно должно было предназначаться для обеспечения рыбой заключенных численностью 10 тысяч человек. Кормили ли их диетическими продуктами, неизвестно. Но указанное количество, видно, действительности вполне соответствовало.
– Мы пытались собрать как можно больше фактов, тем не менее, желаемой цели не достигли, – подчеркивает Нижник. – Атмосфера тех дней была неоднозначной. Одно дело – жить по ту сторону колючей проволоки и иное – по эту. Немалую роль играли сообщения газет, радио, которые «разъясняли» суть борьбы с вредителями. В результате высокие заборы, охранники воспринимались обыденной картиной. Поэтому через десятки лет оставшимся на свободе прошлое видится гораздо лучше, чем в действительности. Хотя и они жили по-разному. Кто получал продовольственные карточки, а кто – нет, что тоже отражалось на отношении к власти. Передовики выдавали по 2–3 нормы в смену, заслуживали почет, уважение, отрезы на костюм или платье. А в магазинах властвовал дефицит. Задерживали выплату денег. В документах 1937 года обнаружилось: на некоторых предприятиях задолженность по зарплате тянулась с 1935-го. Трудности первых пятилеток стерлись, поскольку старшее поколение ожидала беда намного страшнее – война. Объективности ради необходимо заметить: худо-бедно, но социальное положение народа изменялось. Жители деревни из темноты и невежества перебирались в город, овладевали профессиями, их дети учились, поступали в институты.
Другая правда
И все же, как говорится, из песни слова не выбросишь. Конечно, можно доказывать, что никаких репрессий, применяемых властями к собственному народу, ты не видел и не слышал, что все это клевета на безоблачное прошлое и безжалостное оскорбление ветеранов. Однако есть и другая правда. Это подтвердил бы сторож одной из строек Орска Ф. Даньчин, осужденный «тройкой» областного управления НКВД на 10 лет. Или бывший ветеринар. Он работал в колхозе под Оренбургом. Кто-то оклеветал и его. Осудив по статье 58 на пять лет, привезли его в ИТК № 3. Попал на участок № 4. Человек, лечивший скот, являлся политэмигрантом из Австрии, решившим помочь Советской России в создании самого справедливого общества на земле.
В краеведческом музее собраны воспоминания лиц, знавших репрессированных или служащих в ИТК в той или иной должности. Содержание записей объемным и глубоким назвать трудно, но ценность их от того меньше не становится. Наоборот, они свидетельствуют об осторожности, которую их авторы соблюдают даже спустя более полувека, хотя ничего противозаконного в повествованиях не содержится. Читаешь и поражаешься изощренности методов, применяемых для уничтожения людей, которые проявляли удивительную стойкость в борьбе за право оставаться на белом свете. В. Косолапов руководил церковным хором и пел в нем – выслали из родных мест. Брата взяли в 1931-м за антисоветскую пропаганду, увезли в Бузулук, а потом в Бутырскую тюрьму. Дали три года, послали на Беломорканал. В 1934-м освободили за хорошую работу, но документов не выдали, заставили строить спецпоселок мясокомбината. Кстати, впоследствии сюда угодили все родственники Косолаповых, их насчитывалось 9 человек. По тем временам еще легко отделались. То, что помещались по нескольку семей в одной комнате барака, что отмечались в комендатуре раз в неделю, что не пускали в город, – сущие пустяки. Другим повезло меньше. Хотя их-то, казалось, грешно подозревать в покушении на основы нового строя. Ни жизни, ни здоровья для него не жалели. И что взамен?
Таким платили застенками и пытками. В гражданскую войну прославился Первый Орский пехотный полк, отличившийся в сражении с белыми на реке Салмыш. В апреле 1919-го комиссаром был избран М. Терехов. Рассказывают, будто после одержанной победы прибыл М. Фрунзе награждать отличившихся. Однако комиссар от почестей отказался: «Воевал не я, а красноармейцы!» Главком обозвал его дураком и вручил личному составу Красное знамя. Особую ценность представляют свидетельства людей, хорошо знавших героя: «Михаил Иванович отличался душевными качествами, хотя мог и по стойке «смирно» поставить. Своими премиями, а давали их тогда в виде овцы, капусты в количестве 3 центнеров или красной материи, одаривал нуждающихся». Летом 1919 года полк наступал на Орск, занятый противником. Неожиданно поступил приказ: изменить направление, переправиться через Урал и идти на юг. Солдаты взбунтовались, стали митинговать. Если бы не авторитет и железная воля комиссара, неизвестно, как развивалась ситуация дальше. А ведь ему тогда исполнилось лишь 23 года! Впрочем, командир Орского пехотного Анатолий Морозов, участник Первой мировой войны, был еще моложе – чуть за двадцать. Терехов служил Родине верно и преданно: участвовал в формировании Вооруженных сил молодой страны, устанавливал советскую власть в Средней Азии. Вернулся домой и… угодил в капкан.
В 1937-м кто-то подослал «маленькую бумажку на большой стол» – так называли донос. Михаила Ивановича обвиняли в диверсиях на стройках, куда он назначался политкомиссаром, а также шпионаже в пользу Польши. Следователи усердствовали и пощады не давали: трое суток держали стоя, от чего полопались вены на ногах, сломали три ребра. Своему надежному другу через много лет, только в 1955-м, Терехов рассказывал: «Весь организм был нацелен, чтобы выстоять и выжить. Я выждал, пока милиционер-охранник задремал в полночь, разоружил его, поставил к стенке, а сам, наконец, сел. Сидел, пока не пришла смена». Он оказался крепким орешком. Ему предлагали сознаться во всем, обещали всего лишь 10 лет. На суде комиссар, собрав силы, выкрикнул: «Мне трудно говорить, меня били!» и потерял сознание. Очнулся в тюремной больнице.
По 300 человек в траншее
Лечение заняло целый месяц. В один из дней узника снова повели в кабинет. Он ждал продолжения пыток, но вместо этого услышал: «Распишись здесь». Терехов отказался. Прочитать бумагу все же пришлось, в ней содержалось обязательство не разглашать подробностей следствия и объявлялось об освобождении из-под стражи.
Эту историю знал и старый большевик П. Лукин, которому было известно имя доносчика, работавшего на никелькомбинате рядом со своей жертвой. Чтобы не искушать судьбу, Терехов сменил место жительства. В 60-70-е годы он гостил на родине, местное руководство принимало ветерана тепло и радушно. Михаил Иванович провел в камере более года, тем не менее ему в некотором смысле тоже повезло. В отличие от тысяч других, кому довелось испить горькую чашу до дна.
В. С. Величко перебрался в Орск в 1938-м из Москвы, где, видно, опасность репрессий чувствовалась острее. В феврале 1940-го последовал арест за сбыт неучтенного электрического кабеля. Приговор: 5 лет лишения свободы плюс 5 – за неуважение суда и еще 5 – поражения в правах. Часть наказания Валентин Сергеевич отбывал в отдельном лагпункте. По его словам, участки ИТК дислоцировались возле каменного карьера, у моста через Елшанку по пути к горгазу, на месте стадиона «Авангард», вблизи бывшего магазина «Богатырь», напротив ЮУМЗ и ОМЗ. В войну на зоне, примыкавшей к мясокомбинату, содержалось много узбеков, которые после длинного голодного пути часто умирали. Рацион питания состоял из 300 граммов хлеба и баланды дважды в день. По мнению Величко, каждый лагпункт насчитывал примерно тысячу человек, ежесуточно уходили в мир иной по 80 душ. Он участвовал в захоронении покойников. Поначалу их сваливали в траншеи, вмещавшие 300 трупов, в районе узла связи, театра драмы, у дороги в Новотроицк. Расплодившиеся лисы обгрызали лица несчастных, присыпанных землей кое-как. Поэтому ввиду потенциальной угрозы эпидемии могилы стали рыть только на пятерых. Сверху появлялся столбик с металлической табличкой, содержащей сведения о количестве зарытых. Предварительно выдирали золотые зубы, снимали одежду, оставляя лишь бирку на руке. Запомнились москвичу фамилии руководства Орской колонии. Ее возглавлял Шальнов, которого сняли якобы за махинации в торговле вином. Жена – Купрович – обеспечивала медицинское обслуживание. Старшим врачом служила Л. Добротворская из Тулы, осужденная на 8 лет за неудачную операцию, старшей медсестрой – заключенная В. Дмуховская.
К сожалению, свидетельствами других заключенных музей не располагает. Облик Орска 30-40-х годов дополняют бывшие работники ИТК. Восстановить его можно, обладая неординарным воображением. Потому что сейчас сложно представить на месте Дома культуры металлургов высокий деревянный забор с колючей проволокой, по углам – вышки с вооруженными охранниками. По утрам под лай злых собак открывались ворота, и серая река, сопровождаемая звуками духового оркестра, текла к строившемуся никелькомбинату. С другой стороны, где сейчас кирпичный завод, туда же направлялась еще одна колонна. Возвращались шатавшиеся от усталости лагерники под знакомую музыку. Они разбредались по холодным баракам, чтобы высушить пропотевшую одежду и забыться сном, увидеть лица детей и близких.
Говорят, в 1941-м здесь отбывал срок и популярный в те годы певец Вадим Козин, пока его не отвезли в Магадан. Правда или нет, кто знает? Заключенные тянули свою лямку еще в ряде лагпунктов, их насчитывалось восемь или девять. Никто не знал, что произойдет с ним завтра, а дотянет ли до звонка, означающего долгожданное избавление от мук, тем более.

(Редакция благодарит научного сотрудника краеведческого музея Е. Нижник за помощь в подготовке материала).