В скупки приёма лома идут целые заводы

Сбор, скупка и продажа цветного и чёрного лома – целая индустрия. Здесь свои короли и свои пешки. Понятия и правила игры. Тяжкий труд и деньги, сделанные из воздуха. С одной стороны, этот бизнес вполне легальный, но, с другой, если вспомнить, сколько бед он приносит городу, предприятиям и рядовым жителям… Окунуть с головой в эту городскую беду и показать её изнутри вызвался один небезучастный орчанин. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПИОНЕРА
Дмитрий, вихрастый парень лет тридцати, начал заниматься металлом, будучи пионером. Первый опыт сбора пошёл на пользу. Вспоминает, как с пацанами из класса в числе прочего ржавого хлама прикатили на школьный двор кислородный баллон. Хотели побить все показатели сбора, а получили строгий выговор. И уже тащили его под дождём в сопровождении школьного физрука обратно к гаражу ЖЭКа. Тамошние слесари дивились сноровке пионеров: «Из-под носа уволокли, проныры, хорошо ещё, пустой был».
Пионерский галстук Димок давно не носит. После школы пошёл в бизнес: фарцевал шмотками, спекулировал ещё бог знает чем, потом уже законно перепродавал всё: от медпрепаратов, новогодней пиротехники до бытовой техники. Учился на менеджера и, наконец, нашёл себе применение – открыл продуктовый магазинчик на задворках города. А в свободное от предпринимательской деятельности время возит на своём грузовичке товары по всему Уралу и занимается металлом. «Так, мелкий металлист», – характеризует он последнее своё хобби.
Димок, как Остап Бендер, знает массу способов отъёма металла у населения, но на грани закона. То есть чтя Уголовный кодекс. «Интересное кино, – говорит он, – «отверни» пару труб с садового участка, как тебя сцапают и в суд, а вот целый завод разбери и продай – ничего, кроме благодарности и уважения, не получишь». Димок завода не разбирал, но слегка прикладывал к этому руку...
ТИМУР И ЕГО КОМАНДА
Мы колесим на раздолбанной «Газельке» в сторону посёлка Первомайского. На подъезде к нему, если свернуть направо и проехать, уткнёшься в чёрные горы никельского шлакоотвала. В былые времена раскопки там делали людям состояния. Оказывается, и сегодня тут кипит работа. «Расклад такой, – объясняет Димок, – тут есть хозяева, взявшие всё это добро под контроль, уж как они с комбинатом решили этот вопрос, не знаю, но, если хочешь хорошенько порыться, плати им деньги и вперёд. Есть охраняемые территории шлакоотвала, где добра, содержащего никель, побольше. Но и здесь «молодым везде у нас дорога» – договариваешься с охраной и копай себе».
Димок не платит никому, но и собирает шлак на бедных территориях. «Экскаватор бы, блин», – мечтательно сплёвывает он на землю, оглядев взором чёрные жирные горы отвала. Для сбора никельсодержащего камня Димок использует самую лучшую технику – одного полуспившегося мужика из посёлка и двух пацанов. Вообще, тут годами работают целые наёмные бригады, но Димок взял свежие силы. Наверное, потому, что платить им можно меньше. За трудовой день рабсиле со своей никельской «потогонки» он платит по 100–150 рублей. Детям (имеются в виду те два чумазых пацана с лопатами) привозит иногда из своего магазина мороженое. «Работать я никого не заставляю, не нравится – гуляй, ну, а взялся за гуж... – говорит мне «плантатор» заглядывая в мешок с нарытым, и обращаясь к копателям: – Мусор-то сюда всякий не пхайте».
В руке его – магнит, и он объясняет при его помощи, что следует собирать. Из всей его околонаучной тирады я понял только одно: есть «рублёвка» (здесь минимум никеля), есть «серый» и «белый» камень. Последний – очень ценная и теперь в низовьях никельских гор уже довольно редкая порода.
Грязный шлак Димке приносит полторы-две тысячи рублей за день, минус деньги на бензин и зарплату трём трудящимся. «Скупок в городе море, есть целые сети посредников – одни перепродают другим. Конечно, выгоднее продавать прямиком, но тут нужны связи, «крыши», бумаги с печатями, лицензии. Без этого или милиция хлопнет, или братки голову оторвут. Вся эта металлическая сфера в городе давно поделена. И даже так называемые незаконные скупки открываются с подачи официальных. Весь городской металл от вентиля с огорода до цеховых арматур идёт через них».
РАЗ ДОЩЕЧКА, ДВА ДОЩЕЧКА – НЕТУ ЛЕСЕНКИ…
Не думайте, что в скупки приёма металлического лома идут только заборы, люки от колодцев, грибки с детских площадок, лифтовая обшивка и километры проводов. Туда идут целые заводы. Это вам не кастрюля, которую унёс супруг- алкоголик с кухни жены. Способов поживиться много. Можно самостоятельно въехать на территорию полузаброшенных орских предприятий, которые в бытность были передовиками соцпроизводства. Заранее вооружившись автогеном. «Цветнину» там уже, правда, почти всю обобрали, а вот для прочего металла он понадобится.
«Но лучше, – советует Дима, – договориться, и тебе нагрузят металл уже готовый: железные балки, трубы, двери и прочее. Сторожа возьмут поменьше, а вышестоящее руководство растаскиваемого завода – побольше».
Ни сторожей, ни начальников на заброшенном заводе, производившем ещё три года назад стройматериалы, мы не нашли. Ворота были открыты, и машина спокойно въехала на территорию. Как ни сигналил Димок, как ни свистел, высунувшись из кабины, никого не было. Единственным, кто нас встретил, был старый зевающий пёс. Местный колорит, как и этот облезлый друг человека, был весьма живописным и говорящим: тут и там стояла раскуроченная техника, пустые цеха били на ветру ещё уцелевшей жестяной обшивкой, в одном из них мы обнаружили целые груды продукции, которую не так давно выпускал завод. «Как после ракетно-бомбового удара, – констатировал Дмитрий и, закурив, начал сожалеть, что не прихватил с собой пропановую горелку.
Металл, купленный у местных сторожей, Димок возил в скупку, которая располагается почти через дорогу. На вопрос о легальности пункта приёма он засмеялся: «Какая лицензия? Владелец по-русски еле говорит, снимает за копейки частный дом у какого-то алкаша. Таких контор-однодневок – пруд пруди…» По дороге он, не таясь, выдал все свои задумки: в каком-то парке есть куча железных столбов, которые можно срезать, а где-то в районе железной дороги валяются рельсы – их тоже можно пристроить.
Димок объясняет мне, что действует законно. Воров металла сам не любит. В доказательство вспомнил, как неделю сидел дома без телефона – кабель утащили.
– Я бесхозное собираю и делаю на этом деньги, – гордо заявляет он мне, – никому вреда не приношу, а с ворами пусть государство борется. Хотя всё это от бедности населения, и лучше заняться серьёзными экономическими преобразованиями в стране.
Рассказываю собеседнику случай, как год назад один мужик пытался срезать провода под напряжением, в результате чего сгорел заживо. «Вот ведь загадочная русская душа, – удивляется Димок, – ни в одной стране мира ни один голодающий, наверное, не полезет воровать с таким риском для своей собственной жизни!»
Власть, конечно же, пытается принимать меры. Совет Федерации, к примеру, увеличил срок за хищения цветных металлов. Президент подписал указ о мерах по обеспечению безопасного функционирования важнейших отраслей экономики. С тех пор, говорят, на дверях некоторых пунктов висит объявление: «Сдающие металлолом обязаны объяснить его происхождение». «А если я его нашёл?» – спросите вы. «Так и пиши, нашёл, мол», – объяснит приемщик и потеряет к вам всякий интерес.
Ворованный металл на пунктах стараются спрятать под грудами лома и быстрее сбыть оптовикам. Поэтому проверок тут не слишком боятся. И, пока есть возможность без хлопот лом сдавать, его будут приносить. А уж ворованный он или честно собранный – вопрос малоинтересный.