Зачем борода кузнецу-молодцу

Когда в сельской кузнице под ударами молотобойца кусок металла понемногу превращается в нужную деталь, перезвон молотка и молота завораживают. Кузнец небольшим молотком на длинной ручке звонко бьет по заготовке, показывая, куда должен упасть молот, а подмастерье с размаху опускает на деталь свой тяжеленный инструмент. Так и перекликаются звонкие легкие да глухие тяжелые удары, постепенно набирая темп. Металл остывает быстро, работать приходится с ускорением. Потом деталь, остывая, быстро темнеет, по ней, угасая, змейками бегут сполохи огня, и заготовка снова отправляется в горнило. Она медленно раскаляется, кузнецы ждут, следя за бушующим пламенем.Всегда хотелось побыть немного огненных дел мастеровым, но как-то не случалось. Пока не вспомнил, что профессия ремонтника в Муниципальном трамвайном управлении сегодня должна быть в особом почете. Новые вагоны стоят недоступно дорого, а старые можно еще десятки лет латать-перелатывать. И вот я в кузнице, в роли кузнечного подмастерья. Кузнец Николай – под стать профессии, хоть и не молод, но могуч, с непередаваемой хитринкой в глазах. На прокаленном жаром горна лице – приветливая улыбка, взгляд открытый. Гузий и стал моим учителем в железном мастерстве.
Первое время меня не покидало ощущение, что фамилию кузнеца мне уже приходилось упоминать на газетных страницах, только в другой ситуации. Когда спросил напрямую, оказалось, вполне возможно. Доводилось ему поработать спасателем, с журналистами общался, когда ликвидировали утечку нефти из прорванного нефтепровода в районе поселка Круторожино. Там, говорит, довелось в специальном костюме по этой нефти ползать, забивая резиновый клин в порыв. В спасатели ходил, когда вставали предприятия, закрывались цеха, кузнецы были не нужны.
Потом снова вернулся в привычную профессию. Работал в автоколоннах, сейчас трудится в депо ремонтов трамвайного парка.
– Кстати, – просвещает меня кузнец, – в тех цехах, где сейчас разместились городские автобусы, есть прекрасный пресс. Мощный, новый. На нем только работать да работать. Вот его бы в кузню.
Мечтать, как говорится, невредно, но сам же спустя несколько минут скажет, что скоро на пенсию и еще не факт, что будет работать и дальше. Думает пока.
Для меня, впервые попавшего в горячий цех трамвайщиков, как-то не очень вяжется хозяйственный работящий кузнец, смастеривший десятки клещей, а еще молотки-кувалды, специальные прихватки – все под свои руки, с раздумьями о наступлении пенсионного возраста.
Здесь оснащение как в классической кузнице, только вот современное отличие сказочной профессии – наковальня и молот уже современные. Давишь ногой на трубу, опоясывающую наковальню понизу, и металлическая болванка пресса плавно выходит сверху из зеленого чрева станка. Свидетели утверждают, что еще с годик назад видели, как Николай на спор закрывал спичечный коробок механическим молотом. Сам он, большой любитель поговорить о своей профессии, в этом случае скромничает: «Было дело, вот только станок за этот год поизносился, не повторить».
Рабочий день в этой кузнице часто начинается… с электропилы. В невысокий станок зажата бывшая трамвайная ось в сто с лишним килограммов весом, и механическая рука с полотном для разделки металла «отгрызает» кусок за куском от металлического бревна. С чем кузнецу повезло, так это со старыми трамвайными осями. Металл для поделок в кузне кончится только после того, как разделают на лом последний трамвай.
Пока же великолепный материал идет буквально на все поделки.
Специальными клещами кузнец прихватывает огромную раскаленную болванку и формует ее ударами молота. Постепенно деталь становится тоньше, длиннее.
Работенка еще та: пот – градом, специальными клещами надо постоянно ворочать болванку килограммов в тридцать, а стоять приходится немного пригнувшись. Еще и пританцовывать постоянно, нажимая ногой на рычаг молота. Глухие постоянные удары, жара, сквозняки, пылающее пламя угля, продуваемого сжатым воздухом, – как говорится, и не пыльно, и всегда в тепле.
Мне, как несмышленышу, пока непонятно, зачем отковывается прут толщиною сантиметров в десять. Спрашиваю и узнаю простой до абсурда секрет – детали точат из такого самодельного прутка, потому как покупать металл нужного диаметра не позволяет бедность муниципального предприятия.
Вот черт, ругаюсь про себя, орские Кулибины так и живут в ирреальном мире: оси трамвайные переводим на запчасти, выгодно получается. Чуть позже, в рамках постижения профессии, я с некоторым удивлением увижу на складе, что не только заготовки для токарных деталей готовит кузнец: на полках аккуратно разложены выкованные большие резцы для токарных станков с отфрезерованной кромкой, припаянными режущими кромками.
А еще в обычном кузнечном горне он медь и бронзу плавит из стружки, проволоки, старых деталей. Льет ее в формы, получая заготовки для токарных работ. Готовые блестящие детали желто-серебристого цвета ничем не напоминают грязноватый кусок цветного металла, сплавленный, словно в консервной банке. Деталь без каверн, великолепно обработана – готова к применению.
Пробую разогреть в горне кусок бывшей оси, потом бросаем ее на наковальню – процесс перековки трамваев в запчасти идет с громким стуком, непривычное дело потихоньку осваивается, хотя бесконечно стучать молотом по поковке не получается – тяжело, металл остывает. Да и непривычно. И разгуляться особо по соображениям техники безопасности не получается. Пора передохнуть да подумать, что дальше делать. И самое время для разговоров. Здесь все по расписанию – технологический перерыв, и мы отходим к слесарным верстакам. Слесари из ремонтных бригад отдыхают: кто чайком балуется, кто в домино режется. Мы же толкуем о профессии.
Николай Гузий учился еще по молодости в конотопском училище на кузнеца ручной ковки. Потом 16 лет в киевской «Ленинской кузнице» строил корабли. Правда, начинал свою рабочую биографию с изготовления обычных швейных иголок. В его словах о том производстве словно музыка звучит. Чтобы сделать иголку, пруток металла до бесконечности протягивается через все более узкие отверстия – пуансоны. При этом сам нагревается чуть ли не до тысячи градусов. Истонченный металл рубится, потом падает и зависает в воздухе под действием магнитов. Специальный разряд пробивает в металле ушко. Потом обкатывается кончик будущей иглы, затем – в гальваническую ванну…
Чувствуется, что любит богатырь-мастеровой работу с металлом. Но и посмеяться над собой умеет: «Уехал из Украины в Казахстан, потому и нет больше хороших иголок в России». Теперь только китайской проволокой пуговицы пришиваем.
А еще он знает, как сделать золото из обычного куска железа. Готовую деталь надо нагреть до пятисот пятидесяти градусов, а затем опустить в горячий раствор медного купороса, держать до изменения цвета. А потом деталь, покрытую тончайшим слоем меди, обрабатывают специальным лаком, и она будет стоять хоть сотню лет, сверкая необычным цветом благородного металла.
А еще он знает, как правильно нагревали в старину бронзу для поковок. Для этого кузнец и носил бороду, прикладывая к ней раскаленный металл. Оказывается, правильно нагретая бронза волос человеческий скручивает в завитки. Но не палит. Перегретая – сжигает.
И секреты закалки металла есть у него свои. Оказывается, хорошее зубило будет рубить при определенном уплотнении рубящей кромки. Для этого его надо дольше отковывать. И перегревать металл в горне нельзя – уйдет в окалину…
Всех тонкостей профессии в коротком разговоре не передать. Ремеслу можно учиться годами.
К примеру, хороший кузнец должен не только свой инструмент смастерить обязательно сам, что называется, под руку, но и может розу из куска железа отковать. В одном из городков Прикамья мне довелось увидеть чудную кованую металлическую ограду, изготовленную более сотни лет назад. Давно был в том городке, но лепестки, листья и шипы железных цветов останутся в памяти навсегда.
В трамвайном Управлении одна из похожих роз стоит в разрезанной пластиковой бутылке. Бутон свернут из листового металла, такой же черенок. Она несовершенна, Николай с некоторым смущением говорит, что эта была первой, потом получались гораздо лучше. Для меня в перекличке столетий железная роза стала символом преемственности кузнечного мастерства.
Только вот на смену украинскому кузнецу, прижившемуся в Орске, пока никто не спешит. Работает Николай без подмастерья, а через несколько месяцев – пенсионный возраст. Конечно, Николай в глубоком раздумье, что делать через несколько месяцев – после пенсионного рубежа: тяжело, не мальчик уже. А коллеги по ремонтному цеху потихоньку намекают – не уходят сейчас на пенсию добровольно, все работают, пока здоровье позволяет. Так и Гузий – железный мужик. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, дай Бог ему здоровья подольше.
Директор депо ремонтов Р. Залетдинов с сожалением говорит, что профессия стала редкой. Хороших мастеров в городе сегодня просто не готовят, потому что нет спроса. Цеха остановились, штамповщики, орудовавшие огромными прессами, не мастера, а рабочие с конвейера. Да и те, как правило, уходят в другие профессии – тяжело у горнов с кузнечными деталями раскаленный металл клещами ворочать.
Могу подтвердить – действительно тяжело. Хотя и очень интересно.
Понимаю, что научиться ковать даже обычный молоток или зубило за один день не получится. Но чему-то поучился. За непродолжительное время из небольшого кусочка металла общими усилиями получилось зубило, которое рубит тросы, колет бетон и гранит, а на острой рубящей поверхности не остается и следа – удивительная, классная вещица.
А кованые, сваренные из крученого квадратного прутка решетки и ворота уже появляются у состоятельных домовладельцев. Но все еще несут следы социалистического примитивизма. И много лет должно пройти, прежде чем художественная ковка станет полноправным элементом городского пейзажа.
Правда, как по секрету, Николай поведал, что в поселке Первомайском у него свой домик и отличные кованые ворота, для себя сделанные. Приглашал полюбоваться. При случае обязательно воспользуюсь приглашением, интересно же.
С. ГРИГОРЬЕВ.