Насильно мил не будешь, или Хроники неприкасаемых

Я не очень-то верю в милосердие. Не терплю жалости. Меня раздражают попытки «осчастливить насильно». Верю только в то, что каждый выбирает свой путь сам и сам за себя отвечает. А добротой я всегда считала неосуждение и невмешательство в чужую жизнь. Но… чего только не натворишь, поддавшись порыву. Все-таки везёт журналистам «ОХ» на встречи с такими персонажами. Иду по улице, никого не трогаю. И вдруг… Женщина неопределенного возраста стоит на коленях на асфальте, опирается руками на землю. Зеленое пальто, грязноватая косынка на голове.
– Вы упали? Вам помочь встать?
– Нет, я сама…
У нее нет одной ноги.
– У меня костыли отобрали… Чего они их отобрали? Не знаю. Мешаю я им: хожу, побираюсь. Отобрали, прогнали. Ползаю теперь… Четвертый день уже.
Руки у нее перевязаны бинтом.
– Вот… нарывы.
Конечно, я присела рядом, слушаю ее бормотание… А события-то в жизни у нее – все как на подбор…

Дети…
– Меня дочка домой не пускает, в киоске пока живу. Хочу заявление прокурору на нее написать. Посадить ее хочу. На девятнадцать с половиной лет пускай посадят ее за то, что она меня в квартиру не пускает. Как вы думаете – писать? А то, если напишу, заберут ее, тогда муж старшей дочери придет, еще хуже будет. Он станет меня бить. Ой, как он бье-е-ет. Вообще ведь убьет меня.

Планы…
– Одного прошу у них: напишите заявление, отдайте меня в Дом инвалидов. Не пишут. А мне больше ничего не надо. Там же, в доме-то, кормят аж четыре раза в день! Четыре раза! А еще раз в год на море возят. А я ведь тоже на море-то хочу-у.

Радости…
– Один только раз муж возил меня на море, в Одессу. Когда это было-то? А еще я на двадцати семи свадьбах была. Эх, да… А дочери-то мои, представляете, даже в кино ни разу не были. Никогда!
– А сколько им лет?
– Им-то? Одной – двадцать семь, а другой… двадцать один, да.
– Они что, вообще нигде не работают?
– Нет, а зачем? Мама же все приносит. Не хотят они заявление-то подписывать, нечего им будет есть тогда.

Заработки…
– А вы думаете, легко побираться-то? А? А вот представьте: девять этажей, на каждом – по четыре квартиры. По всем этажам надо проползти. Один мужик на меня даже собаку хотел натравить. В другой раз женщина одна дала мне банку варенья малинового, восемь беляшей и еще еды всякой. Еле-еле доперла домой-то. На следующий день приползаю, а варенья – чуток, и беляш один лежит. Все-все съели-и. Я им говорю, разве так можно, а?
А зять у меня – он знаете, что? Он гаражи вскрывает. Зачем ему работать-то? Он же варенья, соленья приносит…Один раз даже плиту электрическую, а еще один раз – сервант. И сапог две пары… Одни мне отдал, у меня тогда еще ноги были.
– Его же поймать могут!
– А и ловили его, и били его. Дак разве ж он бросит это дело, когда там варенья, соленья…

Песни…
– А еще пою я. По ночам. Дочь-то по башке меня бьет, чтоб я заткнулась. Больно-больно, теперь голова все время болит. А я не могу замолчать, уткнусь в подушку и все равно пою, пою. Напоюсь – усну. Вот так, вот так.

Мистика…
– А еще я гадать могу. Вот мамка моя, например. Пила она тоже, пила-а. Один раз пошла в магазин, говорю ей: «Купи мне спичек». А она: «У меня денег не хватит». А я возьми и скажи: «Ничего, богатая придешь». И она пошла в магазин-то, а возвращается с целыми двумя сумками еды всякой. Я говорю ей: «Мать, ты чего, грабанула кого?!» А она говорит: «Я деньги нашла! Пятьсот рублей!» Вот откуда я это знала? А ведь нагадала! Пятьсот рублей. А был-то это семьдесят восьмой год! Такие деньжищи!
Смотрю на нее в изумлении. Может она и приврала что, но в любом случае… «Когда еще ноги были», «семьдесят восьмой год»… Получается… что такая жизнь… была у нее… Всегда?!
Какая там Индия, какой первобытный строй…
Орск. Россия. Начало двадцать первого века…

Собственно, этим можно было и закончить. Но через несколько дней я снова встретила ее на улице. И снова – без костылей, ползком.
И снова она молча засунула в карман предложенные деньги и сигареты и пожаловалась, что хочет в Дом инвалидов, а дочери не пишут заявление.
Тут-то мне доброта и ударила в голову.
– Ну, давайте я позвоню, узнаю, может быть, вас и так возьмут, без заявления. Хотите?
Она кивает.
– Конечно! Там же кормят. Четыре раза в день!..
Я пообещала все узнать, найти ее и рассказать, как быть. А на следующий день развила бурную деятельность.
В Доме инвалидов мне сказали, что первым делом надо обращаться в районное Управление соцзащиты. Женщина в зеленом пальто обмолвилась, что жила в общежитии пос. ОЗТП, поэтому я позвонила в Советское отделение. И. Кувшинникова, исполняющая обязанности начальника Управления, подробно выспросила ее описание, чтобы передать данные в центр социального обслуживания:
– Ее найдут и отправят на обследование.
Но оказалось, что моя «подопечная» в центре давно и хорошо известна. В. Евдокимова, специалист по социальной работе центра социального обслуживания Советского района, позвонила мне сама:
– Мы знаем эту женщину. Ее зовут Нина, когда-то она жила с дочерью в доме по улице Готвальда, дом сгорел, их переселили в общежитие. Мать любит погулять, и, чтобы она не потеряла документы, дочь их отобрала. У дочери появился сожитель, и мать из дома она выгнала.
Женщина эта несколько раз приходила к нам в отдел. В декабре 2005-го мы оказывали ей материальную помощь. Помогали получить справки, договаривались с почтой, чтобы она могла получить пенсию. В этом году, 20 июля, мы предложили ей устроиться в центр социальной адаптации. Знаете, ей ведь только 49 лет, у нее III группа инвалидности. Для того, чтобы направить человека в Дом инвалидов, необходима II группа или возраст старше 80 лет.
А в ЦСА она могла бы жить от 3 до 6 месяцев, там чисто, кормят 2 раза в день, может, и с оформлением в Дом инвалидов помогли бы… Но, когда мы ей это предложили, она замахала руками и сразу отказалась. Она слишком привыкла к своему образу жизни, а там ей не дали бы побираться.
Вечером я разыскала Нину на вокзале.
– Почему вы отказываетесь от центра адаптации?
– А я не знала, не предлагали мне.
– Пойдете туда?
– Конечно! Пойду!
И снова я звоню Евдокимовой:
– Возьмете?
– Пускай приходит, разумеется, возьмем.
Вокруг одной нищенки в зеленом пальто закрутилась целая карусель. Люди звонили, «поднимали» документы, искали справки. И только она безмятежно сидела на лавке у вокзала и качала ногой…
В воскресенье я снова увидела Нину. Она была уже на костылях. Не знаю, заметила ли она меня, только очень быстро «покостыляла» в противоположную сторону.
Глядя ей вслед, я смеялась. Над собой.
В понедельник вечером – в редакции:
– Оксана, тебе звонили из центра социального обслуживания, просили предать, что Нина так и не пришла…

Оксана Романова