Голоса Вселенной

СНЫ СБЫВАЮТСЯ
История, которую я хочу рассказать, произошла со мной в первых числах декабря 1987 года. Я отдыхал в Ростовской области у старшей сестры. И вот снится мне, что утром сестра просит меня принести воды. Я беру ведра, иду по направлению к колодцу. Не доходя до него метров пять, упираюсь в невидимую стену. Какой-то внутренний голос говорит:
- Наклонись, возьми палку и копай...
Я это все сделал и выкопал нательную иконку!.. Когда утром проснулся и рассказал сестре, она посмеялась и попросила принести воды. Все получилось, как во сне. Иконку я выкопал с глубины полуметра на том самом месте, как и во сне...
Когда я принес находку домой и показал ее сестре, она ее долго внимательно разглядывала, затем побледнела и начала медленно оседать. Когда она успкоилась, я спросил, в чем дело? Она только покачала головой, но ничего не стала говорить, как я ее ни пытал...
C тех пор прошло много лет.
И вот несколько месяцев назад сестра поведала мне печальный рассказ матери о том, как на этом самом месте во времена лихолетья красноармейцами был зверски расстрелян наш дед - белый офицер. Тогда сказать правду она побоялась. Всем известно, как относились к родственникам белогвардейцев.

СТРАННАЯ ПОКОЙНИЦА
В 1980 году скоропостижно умерла Василиса Ивановна. При этом присутствовала моя мать, которую Василиса Ивановна попросила подежурить у постели. Когда старушка преставилась, ее положили на большой обеденный стол. Родственница побежала к сыну усопшей, а мать осталась в доме покойницы и вскоре зачем-то вышла на кухню. Стояла поистине мертвая тишина. И вдруг послышался скрип стола, на которам лежала Василиса Ивановна, а затем ее явственное кряхтение и бормотание. Возникло ощущение, будто она очнулась и встала со стола. «Так она жива, - прорезалось в сознании матери, - мы живую под образа положили, а тут еще сын, не дай Бог, узнает. Ох, что же мы наделали!».
Мать вбежала в комнату. И что же? Старушка по-прежнему лежала на столе. И вдруг стол снова заскрипел, а покойница, не раскрывая рта, начала что-то бормотать. Моя мать в ужасе отскочила. Тело оставалось неподвижным, но звуки исходили именно из него. В невнятном речитативе угадывалось только одно слово - «крест».
Однако на этом история не закончилась. Когда отметили девятый день, в доме Василисы Ивановны остались ночевать сын с женой и двое других родственников. Никто не спал. Ровно в полночь вновь заскрипел стол, на котором лежала покойная, и... раздался голос! Баба Василиса стонала, охала и невнятно, но требовательно произносила какие-то слова. Разобрать в них можно было только одно - «крест».
Особенно неистовствовал стол. Он не только скрипел, но даже подпрыгивал на месте и, казалось, готов развалиться на части. Когда же сын Василисы Ивановны схватился за него, он почувствовал сопротивление, как будто кто-то невидимый двигал столом вверх и вниз, из одной стороны в другую. Все были в ужасе.
«Ох-ох-ох-о, крест, крест» - не унимался голос умершей. И тогда сын догадался, в чем дело. Он схватил висевший на стене большой серебряный крест, изображавший распятие, и положил на середину стола. Стол еще несколько раз дернулся, заскрипел и успокоился. Умолк и голос покойницы. Спустя минуту-другую вдруг скрипнула входная дверь, а потом закрылась. Все бросились в сени. Массивная дубовая дверь была по-прежнему заперта. Затем все стихло.
Словно душа Василисы Ивановны, добившись того, чего хотела, навсегда отправилась в мир иной...
Борис М.

БЕС ЗА ПЛЕЧАМИ СИДИТ...
Жили мы далеко отсюда, в Красноярске. Квартирка была небольшая, но мы с мужем не жаловались. Дом считался элитным и жильцы были либо бывшие партийные работники, либо видные учителя и врачи - одним словом, интеллигенция. Однажды на третий этаж вселилась какая-то старушка. С виду - божий одуванчик.
Старушка жила одна в трехкомнатной квартире, и поэтому пустила к себе молодую пару. Она - красивая такая девчонка, а он - художник.
Не прошло и недели, как молодая умерла под колесами грузовика, а художник повесился с горя. Потом сосед из квартиры напротив отравился водкой.
Через месяц несчастье постигла нашу семью - я потеряла ребенка. Нужно сказать, что старушкина квартира была сверху.
Проходит еще несколько дней, все как обычно с утра отправились на работу, у подъезда стоит машина с вещами нашей старушки, а рядом она плачет:
- Я, говорит, - съезжаю отсюда, потому что нельзя мне долго на одном месте жить - повымрете все тут. Я с детства проклята, и бес у меня за плечами сидит, по ночам бушует и ревнует ко всем. Думала, перееду, он отпустит, ан, нет. С такими словами и уехала.
Всем подъездом проводили ее и вздохнули с облегчением.
После того случая подобных трагедий в доме больше не было.
Мария Степанова

НЕ КЛЯНИСЬ СВОИМИ ДЕТЬМИ
Сейчас я давно на пенсии. Много лет отработала на молокозаводе. Вместе со мной работала женщина Валя. Были у нее муж и двое детей: дочь и сын.
Времена те все помнят, не так давно это было: в магазинах не то, что сейчас, продуктов не купишь, а если и добудешь чего, то лишь отстояв огромную очередь.
Стали мы замечать, что Валя каждый день что-нибудь да возьмет: то маслица кусок, то творожку. И настолько это у нее вошло в привычку - каждый день что-то, да утащит. Сделаешь ей замечание, а у нее ответ один: «Да что вы? Ничего я не брала, клянусь своими детьми».
Вскоре муж Валентины погиб: сбило его машиной. Осталась она одна с детьми. Привычки своей не бросила, а еще больше прихватывать с работы стала. Мы сначала молчали, жалели ее: деток одна на ноги поднимает. Иногда упрекали: «Хоть совесть имей, скоро весь молокозавод растащишь». А она опять свое:» Ничего не брала. Клянусь своими детьми».
Я ей говорю: «Валь, ты хоть детьми не клянись, особенно когда врешь, а то еще какую беду накличешь». С нее же все как с гуся вода. Правильно говорят, что привычка - вторая натура.
Так и случилось. Пошел сын в армию служить, да погиб. Вероятно, стал жертвой «дедовщины». Официальная версия: несчастный случай в результате неосторожного обращения с оружием.
Дочь вышла замуж. Муж попался обеспеченный: с квартирой и машиной. Уж как Валентина радовалась! Да только эта машина и подвела. Ездили молодые отдыхать на Ириклу, да на обратном пути случилось несчастье. Машина на скорости врезалась в столб. Как раз той стороной, где сидела дочка Валентины. Смерть была мгновенной. А зять отделался лишь испугом да несколькими царапинами.
Про эту последнюю трагедию в семье Вали я узнала, уже будучи на пенсии: бывшая сослуживица рассказала. Она теперь тоже на пенсии, живет одна, очень одинока, никого из родных нет.
Рассказывают, она считает, что сама накликала беду. Говорили мы ей - не клянись своими детьми.

РОКОВОЙ АМУЛЕТ
Расскажу историю, которая приключилась в семье моих родителей. Мать умерла в 1919 году, когда мне было восемь лет. Жили мы в ту пору в Грачевском районе. Вскоре отец повторно женился на женщине старше себя. Так в нашу семью вошла тетка Марфа. Худая, длинная, как жердь, да еще и туберкулезная. В деревне поговаривали, что приколдовала она нашего отца. Стал он после женитьбы носить на шее какой-то амулет на веревочке.
Известно как живется при мачехе. Мы с сестрой с утра до вечера по хозяйству. А она все недовольна, иногда еще и поколотит. Отец нам все внушал: «Помогайте Марфе больше, больная она». Жалел, любил сильно, даже ревновал. Обновы с базара привозил. Она же не очень его жалела: «Иван, сделай то, сделай се». Он не противился. Трудолюбивый был.
Наступил голодный 1921 год. Все вещи, какие были в доме, мы променяли на продукты. Ели лепешки из лебеды и крапивы. Марфа отправила отца на заработки в соседнюю деревню, сама же от голода стала еще злее. Туберкулез обострился, начала кашлять кровью. Осенью скончалась. Умирала в страшных мучениях: металась, кричала что-то непонятное, будто на другом языке, на губах выступили хлопья кровавой пены.
В тот год голод косил людей семьями. Могилы уже не рыли, закапывали умерших в траншеи. Похоронили Марфу. Тут морозы ударили, снег лег.
Вскоре и отец с заработков вернулся. Пшена привез несколько мешков. Узнал про смерть жены. Загрустил. Почернел весь от горя. Даже заговариваться стал. Спрашивал где, Марфу похоронили, а никто и указать то место не может. Пошел к оставшимся в живых деревенским старухам - эти-то должны знать. И правда, нашел он одну бабку, которая могла бы проводить его на могилу, да не хотела: «Присушила она тебя, Иван, колдовством. Даже теперь отпустить не хочет. Надо было положить в могилу все ее вещи, особенно какие она тебе дарила».
А отец и слушать не хочет: «Нет у нас ничего. Вся одежда, что покупал ей, давно на хлеб променяна. А мне она ничего не дарила: не было в семье лишних денег, чтобы еще мне подарки покупать».
Уговорил-таки старуху, пшена дал - показала она место захоронения. Отец тут же метку сделал. А когда пришел домой, вспомнил про тот амулет на ниточке, что Марфа после женитьбы дала.
Сильно он сдал за ту зиму, хоть мы уже и не голодали, как прежде. Болел. Весь высох. Глаза тоскливые-тоскливые. Все Марфу во сне звал. Видно, снилась она ему. Днем, будто немой, ни слова не проронит. Лишь с братом иногда поговорит, а о чем - нам с сестрой было неведомо.
Наступила весна. Только солнышко пригрело землю, пошел отец с дядей Петром - своим братом - Марфину могилку проведать. На другой день прихватили они с собой лопаты и снова туда же отправились.
Потом, уже много лет спустя, дядя Петр рассказывал, что раскопали они ту траншею, где была Марфа. Нашли ее. Отец снял с себя подаренный ею амулет и положил ей на грудь. Они закопали могилу и пришли домой.
С тех пор отца словно подменили. Он быстро поправился, стал таким же веселым и работящим, как прежде. Про Марфу не вспоминал. Вскоре женился на доброй и хорошей женщине, которая вырастила нас как своих детей. Прожил отец до 92 лет, бабушка Дуся - до 87 лет.

ЦЫГАНКА ГАДАЛА...
Случилось это двенадцать лет назад. Жили мы тогда с мужем на самом юге страны - в Средней Азии. Попали туда сразу после окончания университета по распределению.
Пришло время рожать, прилетела сюда, на Урал, к родителям. Через три месяца возвращаюсь обратно с ребенком на самолете.
Стюардесса любезно предложила подвесную люльку. Положила я туда ребенка. Через некоторое время дочь заснула. Я тоже задремала и вижу такой сон.
Подходит ко мне старая цыганка с огромной серьгой в ухе, берет за руку, смотрит на ладонь и говорит: «Э-э-э, дорогая, дело плохо: последние деньки на этом свете гуляешь. Ждет тебя несчастье. Что-то большое и тяжелое упадет на тебя сверху, на голову. Видишь (она показывает на мою ладонь),- линия головы внезапно обрывается»...
Тут я проснулась. Состояние мерзопакостное. Оглянулась вокруг: пассажиры дремлют, дочь спит. Вроде бы все нормально. А у меня перед глазами та старая цыганка стоит. Посмотрела на свою ладонь и обмерла: та линия, на которую указывала старуха, и правда только до половины ладони доходит. Сижу ни жива, ни мертва. Ну, думаю, наверное авиакатастрофа какая-нибудь случится. Вцепилась в поручни кресла, да так и просидела до самой посадки самолета.
Перевела дух только тогда, когда по трапу самолета с дочерью на руках спускалась. А тут, прямо на взлетной полосе, муж с огромным букетом встречает: «Я,- говорит,- здесь одну лазейку нашел, прямо к трапу проскочил, никто и не заметил». Тот сон сразу забылся. А в городе жара за сорок градусов, хоть яичницу на асфальте жарь, пыль: конец августа все-таки.
Приехали мы в свое общежитие усталые, пыльные. Я говорю: « Пойду на первый этаж, посмотрю, работает ли душ». А сама подставила табуретку, залезла на нее и роюсь в огромном навесном шкафу - беру шампунь, мыло и все остальное.
Ухожу. Занимаю очередь. Минут через пять возвращаюсь. А в комнате будто Мамай со своим войском побывал: дочь орет благим матом навесной шкаф валяется на полу, а его содержимое разбросано по всей комнате, пыль стоит в воздухе столбом.
Муж, белый, как мел, оборачивается, разводит руками и поясняет: «Только ты ушла, как на то место, где ты стояла, рухнул шкаф, хотя я его крепко на дюбели подвешивал». Тут-то я и вспомнила про старую цыганку. Вот и не верь снам.

И. НИКОЛАЕВА.