Бессонница

– Мама, когда талоны ввели, были на масло, сахар, а еще на что? – На крупы, макароны, хлеб... – При Горбачеве на крупы и хлеб талонов не было. – Дак это не при Горбачеве, это после войны...
Лето. Пекло. Долгожданная ночь. Но и она не спасает от жары. Кручусь с одного бока на другой. Часы как в замедленной съемке: стрелка еле ползет. Ну, давай же, все равно не уснуть. Скорей бы утро...
Лето. Пекло. А нам нипочем. Мы носимся во дворах, у нас «войнушка» или казаки-разбойники. Домой нас не загнать. Забежишь на минутку, отрежешь ломоть черного хлеба, растительным маслом плеснешь, сверху сахарком присыплешь – вкуснотища! Ломоть в руки – и снова на улицу. Этот ломоть черного хлеба и есть детство. Ни батонов, ни белого хлеба тогда в магазинах просто не было. Родители говорили, что вся пшеница идет за границу нашим друзьям по соцлагерю. А когда однажды мама принесла батон белого, это было почти диво дивное. Прежде чем съесть, разглядывали как экспонат в музее.
«Мама, мама, смотри, сколько денег!» Счастливая до умопомрачения влетаю домой. В руках деньги, бумажные, целая куча. Гордость распирает – такая добыча в дом. Мама берет в руки, хвалит меня, и только много времени спустя я узнаю, что это были уже не деньги, а бумажки, которые кто-то просто выбросил на улице после денежной реформы 1961 года.
Лето. Жара. В молочном магазине на Советской – душегубка. Толпа людей в длиннющей очереди в ожидании, когда приедет машина. Приходить с бидончиком надо рано утром, иначе не достанется. И вот товар заносят в магазин. Толпа зашевелилась, загомонила: «Вы тут не стояли!..»
Лето. Пекло. Стоять приходится на улице. В стене магазина – настоящая амбразура. Где-то за ней – продавец. Чтобы не проломили стену – металлический поручень, за который держатся те, кому совсем невмоготу. Здесь выдают продукты по талонам, отпечатанным на серой оберточной бумаге. На сахар, масло, колбасу, мыло, водку. Строго ограниченное количество на каждого члена семьи на месяц. Выдают не каждый день, отстояв длиннющую очередь, ты можешь уйти ни с чем – не хватило. Идешь с пустыми руками домой, ругаешь все на свете: перестройку, правительство, эту ненормальную, унизительную жизнь. А дома – дети. «Мама, принесла чего-нибудь вкусненького?» А дома и растительного масла нет, чтобы своим детям, как себе в детстве, чуть-чуть плеснуть на ломоть хлеба.
А потом мы все поголовно стали миллионерами. Настоящими. Потому что у каждого в кошельке по нескольку миллиончиков завелось. Считать сдачу в магазине замучаешься. А купишь на эти миллионы шиш да маленько. Инфляция.
Лето. Жара. Мы вышли из вагона в Барнауле – приехали в отпуск к родне. Нам ни «здрасте», ни «как доехали?» Нам сразу: «У вас деньги есть?» – «А как же», – отвечаем. «Давайте быстрее в кассу на вокзале. Специально организовали для тех, кто в дороге. В стране дефолт...»
Что это? Сон? Ах, нет, проклятая бессонница. Когда же все это закончится...
Все, больше невмоготу. Встаю. Скорей бы осень...