Семь тысяч часов под водой

В наших безводных краях, где даже полуживой ручеек почтительно именуется речкой, есть оазис, обустроенный по всем законам строгого морского порядка. На воротах – вырезанные из металла якоря и развивающиеся на ветру флажки с флотской символикой. В идеально прибранных помещениях, которые здесь именуются кубриками, – таблицы, схемы сигналов, образцы водолазного оборудования. Это – орская спасательная станция, некогда гремевшая на всю округу, а ныне практически позабытая, отброшенная на обочину жизни мутными перестроечными волнами. Она еще жива лишь потому, что тридцать лет, изо дня в день, здесь несет службу человек самой необычной для сухопутных краев профессии – водолаз и начальник станции в одном лице - Юрий Павлович Ларионов.Я люблю бывать на станции, которая находится неподалеку от редакции, в самом конце улицы Советской. Нравятся размеренность жизни дежурных матросов в этой тихой орской гавани, идеальный порядок и чистота территории, сравнимой в этом плане разве что с надраенной палубой крейсера, на который собирается пожаловать с инспекцией адмирал. А еще я уважаю таких мужиков, как Ларионов: спокойных, будто океан в штилевую погоду, сильных - с чугунными мускулами и стальным рукопожатием, закаленных тяжелейшей работой и знающих себе цену. Не мелочных, не суетных, не кричащих на каждом углу: «Вот я, какой особенный, смотрите все и любуйтесь моей персоной!»…
Мы сидим с Юрием Павловичем в кубрике, отмахиваясь от стремительно пикирующих комаров. В окно видно, как дежурный матрос копошится с клеем и кусками резины: как только Ларионов освободится, они начнут ставить на утлый гидрокостюм очередные заплатки. Из-за этих заплат гидрокостюм больше похож на бомжацкую хламиду.
- Иного выхода нет, - говорит водолаз, перехватывая мой недоуменный взгляд. – Приходится постоянно латать. Все наше оборудование уже много лет числится списанным, и работать в нем нельзя…
Между тем, Ларионов работает. Причем круглый год: и в лютую стужу подо льдом, и в адскую жару, когда теплое белье и гидрокостюм приходится натягивать и опробовать под испепеляющими лучами солнца. У Ларионова есть реликвия – потертая, исписанная фиолетовыми чернилами водолазная книжка, в которой фиксируются абсолютно все погружения и хронометраж пребывания под водой. Каждая страничка заверена печатью с якорями – никаких приписок быть не может. Страничек катастрофически не хватает, поэтому пришлось вклеить дополнительные. Так вот, согласно этим записям, С 1972 ПО 2002 ГОД ОРСКИЙ ВОДОЛАЗ ПРОВЕЛ ПОД ВОДОЙ СЕМЬ ТЫСЯЧ ЧАСОВ! Этот двойной рекорд подводного долголетия остался никем не замеченным. Как осталось незамеченным и то, что городской спасательной станции нынче «стукнуло» 45 лет. Юрий Павлович от такого невнимания не в обиде. Или, будучи водолазом–профессионалом, просто умеет хранить свои чувства в глубине души?
- А я ведь не думал становиться водолазом, - вдруг открыл личную тайну собеседник, о котором, как мне казалось, я знаю все. – Мечтал служить на подлодке. Как только получил приписное свидетельство в военкомате, сразу же стал готовиться к поступлению в Ленинградское ВВМУ подводного плавания. Но, к сожалению, по определенным причинам надеть погоны офицера-подводника мне было не суждено. Чтобы как-то компенсировать юношескую мечту, в 1972-м окончил учебный центр по подготовке водолазов спасательной службы. И с тех пор ни разу не пожалел о своем жизненном выборе. Когда пришел на орскую спасательную станцию, здесь работал начальником Апуш Харасович Кучукбаев. Делу своему он был предан фанатично. Водолаз – от Бога! Я таких больше не встречал, да, наверное, уже и не встречу. Он в свое время отслужил водолазом на Северном флоте, а, уволившись в запас, фактически создал своими руками эту станцию. После выхода на пенсию Кучукбаев продолжал работать в качестве обеспечивающего водолазные погружения. Он страховал все мои спуски под воду. У нас было полное взаимодоверие. Понимали друг друга с полуслова. В 2000-м году Апуша Харасовича не стало...
С тех пор погружения Ларионова кто только ни обеспечивал, однако морского волка с Северного флота заменить толком так и не смогли. Мне в свое время посчастливилось наблюдать за тем, как работает связка Ларионов – Кучукбаев и делать репортаж с погружения. Это было нечто! У водолаза, передвигающегося по грунту, радиосвязи с берегом нет. Как во времена Петра Великого приходится пользоваться сигнальным концом. По-простому, по-сухопутному – бечевкой. Страхующий, будучи на берегу или в лодке, смотрит по воздушным пузырькам на поверхности воды, куда идет водолаз, и, дергая за сигнальный конец, направляет его в нужную сторону. Водолаз, в свою очередь, также «дергает за веревочку» и сообщает на сушу, как у него дела. Для этого разработана определенная система сигналов, чем-то похожая на азбуку Морзе. От того, как страхующий и водолаз понимают друг друга, зачастую зависит жизнь последнего…
- В чем особенность нашего труда? – размышляет Юрий Павлович на тему, которая известна ему, как никому другому. – Пребывание под водой, особенно при отсутствии видимости, связано с большим нервно-психическим напряжением. Это, во-первых. Во-вторых, повышенное давление газовой и водной среды. В-третьих, постоянный риск и стрессы. Водолаз, формируется, как профессионал, первые два-три года, а стать водолазом может лишь тот, кто посвятит этой работе всю жизнь. По-иному попросту не может быть. Случайные люди, романтики, насмотревшиеся фильмов Кусто и мечтающие о загадочных приключениях, здесь не задержатся. Нам приходится каждый раз перед погружением перебарывать себя, преодолевать невидимый психологический барьер между жизнью и смертью…
А где она, эта грань, как ее почувствовать на тридцатиметровой глубине в кромешной тьме, когда ледяная вода предательски пропитывает белье, а чиненая-перечиненная помпа, подающая воздух, вдруг начинает кашлять, словно столетний старик? Ларионов не любит вспоминать те случаи, когда он подвергался смертельной опасности, из него их приходится вытягивать клещами.
- Когда я повышал квалификацию в учебном центре, у нас была группа из 30 водолазов, представлявших разные города России, - наконец уступает журналистскому напору начальник станции. – Тренировочные погружения проводились на Оке с водолазного бота в шланговом снаряжении. Мне уже приходилось работать в таком снаряжении, поэтому я пошел первым. Воздух подавали с облегченной помпы. Отработал под водой 10 минут. Вдруг резко ухудшилась подача воздуха по шлангам, и стало наступать удушье. Самообладания не потерял, нащупал вентиль резервной подачи воздуха из аварийных баллонов и переключился на автономный режим. После выхода на поверхность доложил руководителю спуска о неисправности помпы, ее тут же разобрали, отремонтировали…
Все, кажется, обошлось благополучно. Однако шок у оставшихся на борту коллег едва не задохнувшегося водолаза был столь силен, что НИКТО ИЗ ОПЫТНЫХ СПЕЦОВ В ТОТ ДЕНЬ НЕ РИСКНУЛ СПУСКАТЬСЯ В СНАРЯЖЕНИИ, ОПРОБОВАННОМ ЛАРИОНОВЫМ. Пошли в воду лишь на следующие сутки. Пережил Юрий Павлович и такую страшную, неведомую сухопутным жителям напасть, как азотный наркоз. Он проходил рекомпрессионную барокамеру на сжатом воздухе под давлением, соответствующем глубине 80 метров. Тогда водолазы на их сленге «словили хохотунчик»: ни с того ни с сего парней охватила повышенная эйфория, все вдруг начали смеяться, как будто находятся не в тесной барокамере, а на концерте Винокура… С тех пор погружения на глубину свыше 60 метров проводятся уже не на сжатом воздухе, а на гелиево-кислородных или гелиево-воздушных смесях.
А стрессовых ситуаций, в которые попадал за три десятка лет под водой орский водолаз, хватит для целой книги или диссертации новомодного психоаналитика. Под водой – кромешная тьма. Ларионов ищет утопленника. И вдруг… сталкивается с ним лицом к лицу! На стадии всплытия утопленник уже не лежит, а стоит на дне, поэтому в доли секунды его голова может появиться из черноты подводного мира перед маской водолаза. Слабаки не выдерживают. У Юрия Павловича таких случаев хватит на десятерых. Однажды его попросили обследовать секции затонувшего понтонного моста. Пошел в воду и совершенно случайно обнаружил автомобиль, за рулем которого находился водитель с явными признаками насильственной смерти. Было и такое: искал утонувшего мужчину, обнаружил на дне тело, его подняли, а это оказалась… женщина с грузом на шее, которая надумала свести счеты с жизнью. Перед каждым погружением надо быть морально готовым ко всему – таково золотое правило водолазов-профессионалов.
- Редко, но все-таки случаются у меня неприятные сновидения, - признается Ларионов. – В подсознании как бы прокручиваются впечатления от погружений, особенно тех, что связаны с определенным риском. Думаю, это происходит от того, что работать приходится в отсутствие видимости. Это не способствует укреплению нервной системы и не прибавляет здоровья. О том, как велики психоэмоциональные нагрузки, говорит тот факт, что даже та работа, которую делал в начале семидесятых, до сих пор стоит перед глазами в мельчайших деталях, со всеми подробностями. В памяти это не стирается…
И все-таки нынешняя боль Ларионова – это прежде всего его родная служба, которой отданы силы, здоровье и которая последние годы стала никому не нужна. При всем том, что потребность в водолазных работах по-прежнему высока и спрос на них есть. Однако лучшее – в прошлом.
- Некогда мы были известны далеко за пределами не только Орска, но и Оренбургской области, - вспоминает начальник станции. - Много приходилось работать в Казахстане на Каргалинском водохранилище, в Кимперсайском карьере, на плотине поселка Красное поле и абсолютно всех водоемах восточного Оренбуржья. Транспорт для командировок предоставляли самый разный – от автомашин до самолета АН-2. Сейчас это фантастическая, невозможная роскошь, а тогда запросто летали за триста километров. Поднимали ушедшую под лед технику с людьми, меняли тросы на задвижках в шлюзовых камерах плотин, выполняли аварийные работы на трубопроводах и водозаборах. Одним словом, есть что вспомнить. Спускался я под воду и в так называемом трехболтовом, и в автономном, и в универсальном снаряжении. Каждое из них имеет как преимущества, так и недостатки. Лично я отдаю предпочтение универсальному снаряжению, неплохо зарекомендовавшему себя как при поисковых, так и технических работах…
Это был период так называемого застоя. Два раза в год проводились областные водолазные сборы, куда съезжались десятки специалистов, передававших опыт новичкам. Проводился ежегодный техминимум. При неудовлетворительной сдаче водолаз лишался классности, а то и переводился в матросы. Своевременно и в полном объеме пополнялась материальная часть. Водолазная служба совершенствовалась десятилетиями, ее законы и принципы писались потом и кровью погружавшихся под воду мужественных парней. Потом все рухнуло. Многие станции Оренбуржья попросту прекратили свое существование и сейчас легче отыскать на степных просторах инопланетянина, нежели опытного водолаза – профи с рабочим снаряжением. Хотя люди тонут по-прежнему, подводные части плотин и мостов все также выходят из строя… Попытку же подготовить универсальных спасателей, способных помимо всего прочего работать под водой, профессионалы-стажисты считают несерьезной. Специфика водолазной службы такова, что она должна быть обособленной. Совместить, значит, потерять службу в целом.
- За время реформ спасательная служба пришла к полному развалу, - откровенно говорит Ларионов. – Для ее возрождения, если, конечно, это кому-нибудь еще нужно, понадобится формирование учебного центра по подготовке и повышению квалификации водолазов третьей группы специализации, восстановление материальной базы, надлежащее финансирование, причем не от случая к случаю, а постоянно, достойная зарплата водолазам и матросам. Лично я во все это не верю, на данный период это абсолютно нереально…
Матрос на улице закончил пропитку клеем резиновых заплаток и нетерпеливо поглядывал на открытую дверь кубрика. Передерживать клей нельзя, иначе залатанный гидрокостюм потечет, как решето. Мы выходим с Юрием Павловичем на воздух. Он демонстрирует свое «ноу-хау»: маску от окончательно развалившегося гидрокостюма приспособил к заштопанному и получилось вполне сносно, хотя и подтекает. Водолаза с флота Ее величества королевы Елизаветы при виде такого снаряжения хватил бы удар и не полез бы он в воду даже под страхом смертной казни. Ларионов же шагнет за береговую черту, как только это потребуется. А счет часов, проведенных под водой, в его водолазной книжке пойдет уже на восьмую тысячу.