Литературная страница

Татьяна Белозерова (Алова), член двух творческих Союзов – журналистов и писателей, отмечает юбилей. Работает она руководителем школы «Репортер» при редакции газеты «Орская хроника». Публиковалась во многих поэтических сборниках, стала лауреатом Аксаковской премии за эссе «Танго памяти». Активно пишет в журнал Союза писателей «Гостиный двор». Март

Март изощрялся цирковым эффектом:
То дождь, то оттепель, то снега круговерть.
И неопознанным летающим объектом
Дрожал фонарь, стараясь улететь.
Окно заделано небрежно, много трещин –
Простор для юго-западных ветров.
Стекло, как крылья бабочки, трепещет
От близко проходящих поездов.
В такую ночь забьешься, словно мышка,
А где-то Плотник вытирает свежий пот,
И гроб пустой стучит открытой крышкой,
И поминальный пенится компот.

Настасья

За почерневшим стареньким столом
Старушки чай пьют с белым молоком.
И суетится добрая хозяйка:
«Давай еще, Настасья, наливай-ка».
Настасья сахара один кусок берет
И с ним подряд две полных чашки пьет.
Вот отражают самоварные бока:
Как держит блюдце тонкая рука,
Как темные морщины разошлись
И юное лицо глядит из меди.
Не зря Настасья к самовару метит
И каждый вечер быстро сходит вниз.
На этот миг, волнующий и зыбкий, –
Игру отполированных боков.
Настасья смотрит в глубь веков.
Как знать?
Не забывая чаю подливать.

Степь

В степи гуляет вкусный ветер
От спелых ягод, сочных трав,
Но, злой показывая нрав,
Сбивает чахлые соцветья.
Там развалился королем
Седой ковыль, заполоняя
Всю степь от края и до края.
Но только здесь мой отчий дом...

Предзимье

Предзимье холодное, время контраста,
Ждет первого снега осенняя Русь.
Стоит, как последняя белая астра,
На черной земле ослепительный гусь.
Скрипят незакрытые кем-то ворота.
Ноябрьский «Кодак», последний щелчок.
В окошке, как в рамке, проявится фото:
Испуганный взгляд, челка наискосок.
А первый снежок будет робок и жалок,
Поймать бы снежинку иссохшимся ртом.
Как гусь потемнел! Его дикий аналог
Уже далеко за Уральским хребтом.
А снег набирал окаянную силу.
Горели глаза, два веселых огня,
Скрывалась дорожка, где хаживал милый,
Последний любимый, любивший меня.

Пролетарская поэма

На Пролетарской высохли ромашки,
Не пощадила жгучая жара.
Несет по улице веселая бердяшка
На коромысле полных два ведра.
Кричит она: «Вот дули, дули, дули!
Попробуйте моих отменных груш!»
И мы быстрее самой быстрой пули
Бежим по зеркалам прохладных луж
За грушами в блестящих ведрах.
На каждой – солнце желтое горит.
Наверное, забросил фрукт на Бёрды
Какой-нибудь нечаянный транзит.
Ах, груша чудная, неведомая нами,
Мы никогда не видели такой,
На Пролетарской клены с тополями
Пропахли ею, нежно-золотой.
Мы к бабушке, захлебываясь: «Груши!
Так вкусно, сок течет с боков».
Нас бабушка намеренно не слушает –
До пенсии, ребята, далеко.
Как мы дрались за маленькую грушу,
Как пили сок, победою горды,
Тогда в степном и пыльном Оренбуржье
Сажали яблонь первые сады.
Но Новостройка бедная не хочет,
Бежать на этот грушевый базар.
Бердяшка с нами от души хохочет:
Не по деньгам, наверное, товар.
Уехала, и потускнели краски.
Легко ль забыться пригоршней конфет,
И слушать, как на кленах зреют сказки,
В чадящих керогазах – гул ракет?

Сирень

Сирень околдовала Чкалов,
Замкнув в цветущее кольцо.
Она плескалась вдоль кварталов,
В железных ведрах продавцов,
Дрожала в глиняных кувшинах
Лиловой дымкой над столом.
В моих ли локонах недлинных
Цвела веселым огоньком.
Май засиял на белых стенах,
Любовь дремала до поры,
Лиловых глаз моих оттенок
Был от сиреневой игры.
Влюбились мы весной, не летом,
Ты целовал глаза мои.
Сирень бросалась фиолетом
На наши глупости любви.
Остановить тот майский день,
Увы, не в нашей было власти.
Бледнела юная сирень,
Пять лепестков, почти что счастье.
Своей холодностью горды,
Прощались, весело танцуя,
С сиренью – я, с сиренью – ты,
Цветочный привкус поцелуя.
Завились локоны в кольцо,
Теперь я заплетаю косы.
В железных ведрах продавцов
Стоят бесчувственные розы.

Дыня

От вагонов короткие тени,
На перроне лиловый снег.
А в вагоне охапку сирени
В Подмосковье везет узбек.
Он взрезает медовую дыню,
Угощает, на всех деля.
За окошком отчаянно стынет
Чкаловская земля.
Тюбетеечка с позолотой,
Розы алые в край платка.
После дыни пришла охота
Выпить крепкого кипятка.
Пар идет от горячих бокалов
Будто гасит короткий день.
Захлебнулся метелью Чкалов,
А в Ташкенте цветет сирень.
Не понадобился и пряник,
Губы сладкие от бахчи.
И пошел настоящий праздник.
А то ехали как сычи.
Молодая на верхней полке
Задремала под стук колес.
У узбека глаза, как щелки,
Непокорная прядь волос.
Он давно ее заприметил
И подружиться не прочь.
Отвернулись к окну соседи,
Осуждающе смотрят в ночь.
Понять их ничуть несложно,
У дороги законы свои.
Дыню – это, конечно, можно,
Остальное, узбек, ни-ни.
До столицы доехали сыто.
В тюбетейке замерз узбек.
Валеночком подшитым
Замесили московский снег.

Грибы

Хорошо взять ведро грибов,
Примоститься на кухне белой,
Чтоб освоить за пару часов
Грибоваров старинное дело.
Покачаю в руке каждый гриб –
Вон какой уродился бравый!
Лист осенний к нему прилип
Письмецом из родной дубравы.
Лето тихо скользит. Оно
Еще в теплом июльском царстве,
Тихо светит мое окно,
Одиноко вися в пространстве,
Как последний на ветке плод,
Позабытый без сожаленья.
Между тем деревянный гнет
Плотно лег на мои соленья.
Сон идет, но грибов аромат
Еще долго меня не отпустит.
Если милый зайдет – будет рад
Или мне, иль соленому груздю.