У драмтеатра три кита: истина, добро и красота

Последнее время актеры многих российских театров стали раздеваться на сцене и говорить матом, в пьесах появляются персонажи-гомосексуалисты. Что это, упадок культуры? Кризисное состояние искусства? Отражение современности? Или просто желание режиссеров заманить зрителя в театр любыми способами? Есть мнение, что театр умирает, его успешно заменяет собой кинематограф. Молодежь в основном предпочитает клубы и другие развлекательные заведения, а у людей постарше всегда полно дел. Получается, что Мельпомене приходится бороться за своего зрителя. Но все ли способы хороши? Чтобы ответить на этот вопрос, я встретилась с коллективом орского драмтеатра.

«Хоронить нас рано!»

– Во-первых, театр не умирает, – опровергает любимый тезис киноманов заслуженная артистка Бурятии Л. Хатько. – Наоборот, и в столичных, и в областных отмечен рост посещаемости. Что касается нас, то после переезда в ДК металлургов зрителей стало, конечно, меньше: это связано и с расстоянием, которое приходится преодолевать людям – зачастую с пересадками, а также с не очень комфортной температурой в зале зимой.
– Знаете, если мама приучает ребенка с детства к сказке, то в будущем он уже не сможет без театра. Это станет потребностью, – добавляет заведующая литературной частью Т. Шевченко.
Орский театр, безусловно, сильный. Это отмечают и критики, и благодарные зрители. Однако с тем, что людей нужно привлекать, никто не спорит. Эту функцию отлично выполняют легкие постановки развлекательного характера. Но и они должны заставлять зрителя о чем-то задуматься.
– Спектакли в репертуаре должны быть разные, – рассуждает Л. Хатько. – Кроме вредоносных. То есть содержащих ненормативную лексику, пошлость... В нашем театре ничего вредоносного нет.
– Это сейчас нет! – перебиваю я заслуженную артистку. – А несколько лет назад было. Вот, например, в спектакле «Смерть Ильи Ильича» по пьесе М. Угарова слуга открытым текстом послал своего хозяина на три веселых буквы. Одни зрители с круглыми глазами спрашивали друг друга, не ослышались ли, другие хихикали. Зачем это было сделано?

Горький знал все эти слова

– Я вообще такого не помню, – разводит руками Л. Хатько.
– Может быть, именно на том спектакле, на котором Вы были, наш артист сымпровизировал? Бывает и такое, – говорит актер А. Маланьин.
– Было дело, – признается Т. Шевченко. – Один раз он сказал, а потом мы тут же убрали. Не придирайтесь!
– Подождите, – вступает в разговор молодая актриса Е. Тарасова, – в современной драматургии есть ненормативная лексика. Другое дело – как она подается режиссером. Ее использование должно быть оправданным, а не просто попыткой говорить с молодежью на одном языке. Я, конечно, не говорю, что я за...
– А вот я, как актриса, категорически против! – отрезала Л. Хатько. – И меня никто не заставит. Посмотрите на ужасающую ситуацию со знанием русского языка. Минимальный балл на ЕГЭ пришлось снизить, иначе бы выпускники не сдали экзамен. Это уже катастрофа. И если мы государственный театр, то ничего вредоносного у нас быть не должно.
– Я всегда так говорю: когда Горький писал «На дне», он наверняка знал все эти слова. Уж его шулеры, убийцы и воры наверняка разговаривали матом. Но найдете вы в пьесе хоть одно такое слово? Нет. Я считаю, можно обойтись без этого, – решила подытожить Т. Шевченко.
– Да, зрители, особенно молодежь, могут купиться на наличие соленых словечек, – размышляю я вслух, – однако вряд ли они уйдут со спектакля, удовлетворенные тем, что услышали со сцены мат. Но определенный интерес такие постановки все же вызывают. Как и сцены, в которых актрисы демонстрируют обнаженную грудь. В Оренбургском драмтеатре, например, такое можно увидеть практически в каждом спектакле.

Стало модным раздеваться...

– Да, наступили 90-е годы, стало модно раздеваться, – вздыхает Л. Хатько. – А удивлять надо только талантом. Когда его нет, то начинают показывать все, что угодно, выдавая это за современность.
– Ну а что, в спектакле «Мадам, вы миллионерша» я по залу в трусах бегал, – вспоминает актер А. Маланьин с улыбкой. – Режиссер для меня это оправдал, я для себя тоже. Понимаете, это была та ситуация, когда надо было бегать в трусах. Не получится по-другому, так выстроено. А вот если без трусов… Я не знаю, какой режиссер сможет меня убедить это сделать. Есть внутренние моральные принципы, которые это не позволят. Да и наш театр не подходит для режиссеров, любящих такие эксперименты. На пошлости просто зарабатывают деньги. Это имитация искусства.
– Любую эротическую сцену можно показать очень аккуратно средствами пластики, – считает Т. Шевченко. – Не надо раздеваться или «съедать» друг друга поцелуями. Это примитив. Зритель сам дорисует нужную картину в своей голове.
– В спектакле «Навсегда» присутствует прописанная автором постельная сцена, – рассказывает Е. Тарасова. – Но при этом в постановке есть чистота и эстетика. Все зависит от чувства такта режиссера-постановщика. Актеры могут быть против или за, но мы люди подневольные.
– У нас не стерильный театр, конечно, – говорит Л. Хатько. – Показываем и убийства, и воровство... Если не раздеваемся, это не значит, что не отражаем действительность. Просто мы несем ответственность за то, что показываем. В жизни много чего есть, но не все же тащить в искусство!
– Истина, добро и красота – вот триада человеческих ценностей,
на которых основывается наш театр, – подытожила Т. Шевченко.

Татьяна Афонина.