Женское лицо тюрьмы

Монотонный звук электромагнитного замка, и железная решетка поддается, пропуская нас в следственный изолятор. Чтобы утрясти формальности, надо подождать на пропускном пункте. Минуты тянутся, как жевательная резинка. Лязг затворов и дежурный вопрос к проходящим сотрудникам: «Есть ли оружие, наркотики?» начинают раздражать. Хочется исчезнуть, избавиться от сковывающего страха оказаться в клетке. «Несколько железных решеток на входе, отсюда не выберешься», - рассуждаю я вслух, пытаясь отвлечься. Потом переключаюсь на стенд с черно-белыми фотографиями заключенных, у которых есть право передвигаться по изолятору без конвоя. Лица все серьезные, мрачные, ни намека на улыбку. Впрочем, какое уж тут веселье… Пропуска оформлены, и двери-решетки уже позади. Лязг затворов, как лай собак. Нам предстоит увидеть женское лицо тюрьмы.В актовом зале мы ждем Раису Викторовну. Говорят, ей повезло: женщина работает в изоляторе и весь свой срок проведет здесь. Всего в СИЗО трудятся 10 женщин-заключенных. Их трудно поставить на одну ступень с теми, кто неотлучно сидит в камере. Но они были и остаются заключенными, с теми же правами, что и у всех.
«О чем говорить? Может, я лучше пойду?», - в дверях появилась испуганная женщина лет 60. Я предложила познакомиться.
Раиса Викторовна попала в тюрьму за убийство супруга, с которым прожила 27 лет. Ее легко представить заботливой няней из детского сада. «Муж был работящий, только выпить любил, - рассказывала моя собеседница. – В тот вечер он снова поддал, и мы поскандалили. Тогда я попыталась уложить его спать, а в руках был нож, который я машинально принесла из кухни. Не помню, как ударила… «Скорую» не вызывала, поскольку муж не жаловался, а спокойно лег спать. В пять часов ему стало плохо. Николай умер в больнице. Врачи сказали, что нож травмировал печень…». Раиса Викторовна не собиралась убивать. Много лет она проработала продавцом на складе, муж был фермером, есть сын. Шесть лет за решеткой – срок не малый. Но время для бабы Раи, так ее называют сокамерницы, летит незаметно. В 6 часов – подъем, работа до 19 часов, не до тоски. Усталость – хорошее снотворное. Бывают и ночные смены. За работу Раису Викторовну обеспечивают всем необходимым: шампунем, мылом, чаем, печеньем и др. 25% от заработка баба Рая получает на руки. «Жаловаться не на что, - считает моя собеседница. – В камере подобрались женщины с пониманием, не обижают, наоборот, поддерживают. Каждый день хожу на прогулку, в душ, в общем, условия нормальные». Когда закончится срок, Раиса Викторовна планирует работать на складе. Ее там ждут. А дома бабу Раю встретят сын, сноха, внук. Роднее их нет. Вот только дни за решеткой идут не так быстро, как хотелось бы. «Боюсь, что люди будут осуждать, пальцем вслед показывать», - сказала она и заплакала. В СИЗО нет невиновных. Здесь все в одинаковых условиях: убийцы, воры, наркоторговцы, грабители.

В нашей области три изолятора. Орский СИЗО был построен сравнительно недавно и изначально предназначался для выполнения своих функций. Он обслуживает всю восточную зону Оренбуржья, о криминогенности которой и так немало сказано. В изоляторе содержатся 70 женщин. (Всего в СИЗО «прописаны» 758 человек). За исключением двадцати, все они здесь находятся временно. Кто-то ждет решения суда, кто-то готовится отправиться по этапу. Пребывание в изоляторе может растянуться от месяца до полугода. По сути, это та же тюрьма: камеры, шконки, конвой, прогулка раз в день. Однако бывалые арестанты утверждают, что условия содержания в СИЗО намного лучше, чем в тюрьмах.
Бесконечно длинные коридоры ведут в другую часть корпуса, туда, где находятся заключенные. После предупреждения об агрессивности женского населения изолятора пытаюсь настроить себя на возможное столкновение с грубостью и пошлостью. 12 женских камер, 12 железных дверей с закрытыми окнами для передач и глазками для наблюдения. Десятки сломанных судеб.
«Можете понаблюдать за тем, что происходит в камере», - предложили мне, и я соглашаюсь, пытаясь незаметно для заключенных открыть «глазок». Но металлическая пластина предательски скрипит, и обитатели камеры неотрывно смотрят на дверь. «Кто там?», – спросил женский голос. Через минуту вопрос повторился, напрочь перечеркнув идею понаблюдать за заключенными. В камеру меня не пустили: запрещено. Открыли окошко для передач.
«Привет всем!», – ошарашила я заключенных, выглядывая из «амбразуры». Потом представилась, сказала, что хочу познакомиться. В камере повисла тишина. Чтобы разрядить обстановку, поспешила поделиться впечатлениями от интерьера: «Думала, у вас тут кровати деревянные, телевизор, телефон, журналы по вязанию». «Вы еще скажите про сауну с бассейном», - поддержала разговор женщина в домашнем халате. Здесь не курорт. Серая узкая комната, маленькое зарешеченное окошко под потолком, бетонная плита под ногами, двухъярусные металлические кровати, стол. Перед входной дверью – огороженные старыми занавесками туалет и умывальник. Довольно прохладно.
Пытаясь прийти в себя, я распрямилась, потом снова согнулась для вопроса: «Со скуки не умираете?». Женщины ответили, что не дают себе скучать: рассказывают истории из жизни, анекдоты, книги, журналы читают, а одна мастерица даже вяжет на спичках салфетки. «Спицы не дают и пряжу отбирают», - пожаловались мне заключенные. «Зеркало бы сюда встроенное, Вы намекните начальству», - попросила Надежда. Ни слова мата, жаргона. Наше общение больше походило на разговор врача с пациентами. Незнакомке в окошке трудно доверять, вдруг «настучит» руководству. Но и гнать нет смысла: хоть кто-то беспокоится, интересуется самочувствием и бытом.
В камере пять человек. Трое сидят за наркотики, Надежда – за мошенничество, 20-летняя Екатерина – за убийство. Катю не разговоришь. Из обрывков фраз можно понять, что девушка убила парня. Нечаянно. В содеянном раскаивается. Дома ее ждут родители с полуторагодовалым ребенком на руках. Впереди суд, и еще неизвестно, какой срок ей отмерят служители Фемиды. Похоже, эта юная леди еще не осознала, что произошло, а скупые фразы кажутся заученными. Особенно о раскаянии. Бедный малыш: его родители – убийцы. Ведь муж Кати был осужден за убийство год назад.
О похождениях Надежды Рубилкиной мы писали. Напомним лишь, что она – мать пятерых детей. Работая продавцом на рынке «Центральный», под разными предлогами занимала у знакомых энные суммы денег, но долг и никому так и не вернула. Решением суда осуждена на 2 года. Кроме того, ей предстоит выплатить пострадавшим более 100 тысяч рублей. По понятным причинам она ни разу не обмолвилась о своих «подвигах». Сказала, что сидит за наркотики.
Лена торговала героином, потом марихуаной. Сама не раз дырявила себе вены, но, по ее словам, от наркотиков не зависит. «Выйду на свободу, буду работать», - пообещала она. Может, и правда, устроится. Ей хочется верить, назло аналитикам, которые умеют рассуждать о рецидивах.
Меня спросили, как там на воле, и что слышно об амнистии? Чтобы ответить на первый вопрос, надо знать, что такое заключение. А амнистия традиционно объявляется перед выборами президента. Так что ждать осталось недолго.
Во второй камере «прописаны» три женщины. Все они сидят за торговлю наркотиками. На мое предложение пообщаться заключенные согласились довольно охотно. Татьяна и Галина подошли к окошку, и разговор получился откровенный, без лишних вступлений. «У нас лучшая камера, - похвалились собеседницы. – Народу мало, есть душ». В жаркую погоду эти аргументы очень даже существенны. В остальном же «образцовая» камера ничем не отличается от других. Гале – сорок лет. Последующие 9 лет предстоит провести за решеткой. Есть сын, который сейчас живет с бабушкой.
Татьяне - за пятьдесят. Она не жалуется на судьбу: сама виновата, знала, на что шла. Единственное, что ее возмущает – беспредел милиционеров. «Пусть я совершила преступление и виновата, но зачем же бить и обзывать такими словами, от которых уши в трубочку сворачиваются», - говорила она. «Про «подвиги» обноновцев надо писать!», - поддержала разговор женщина в глубине камеры. Света – предприниматель, держит пять торговых точек на рынке «Авангард». Попала в изолятор «случайно». «Родственник занимался продажей наркотиков и нередко рассказывал о своем бизнесе, - говорила она. – Так я узнала, что менты повязаны с наркоторговцами. Вот и решили меня подставить, эту гадость подложить. Теперь жду суда…». Обвинения без доказательств - ничто. Я бы не поверила в историю о подлоге, да вспомнила откровения моего знакомого, бывшего обноновца. На прощание Татьяна призналась, что очень обрадовалась бы приходу в изолятор батюшки. Ей есть в чем покаяться.

Женщины составляют примерно 60% от общего населения России и 5-10% - от числа заключенных. Большинство из них бедны, не имеют образования, неквалифицированные рабочие или являлись безработными на момент ареста. Примерно 40% женщин находятся в тюрьме за совершение наркопреступлений, 12% женщин-заключенных арестованы за убийство. Если дамы и совершают насильственные преступления, то, как правило, они направлены против кого-то из близких. В противовес мужчинам, женщины–заключенные зачастую являются одинокими матерями.
Тюрьмы и порядок содержания в них разрабатывались специально для мужчин. Поэтому в изоляторе психофизические и прочие особенности пола практически не учтены.
«Прежде чем посадить женщин-заключенных в одну камеру, внимательно изучаем личное дело, особенности поведения, - рассказывает Н. Лынникова, психолог СИЗО. – Практика показала, что женщины-заключенные более жестоки, нежели мужчины. Правда, ужастиков про издевательства друг над другом вы не услышите. Во-первых, мы стараемся пресекать любые проявления жестокости. А во-вторых, заключенные понимают, что могут получить за свое поведение дополнительную статью. О дружбе в тюрьме говорить не приходится. Как правило, отношения между сокамерницами наигранные, натянутые. Во время тестирования 80% женщин-заключенных признались, что в изоляторе нет человека, с которым они поделились бы радостью и горем».
Государство построило СИЗО, но не позаботилось о досуге заключенных. Благодаря стараниям городских учреждений, в изоляторе собрана неплохая библиотека, есть настольные игры. В некоторых камерах установлены старые черно-белые телевизоры, радиоприемники. Из развлечений можно также назвать сорокаминутную ежедневную прогулку, раз в неделю заключенные ходят в баню. Кажется, все.
Примерно в таких же условиях содержатся и 80 малолеток. Для девушек отведена всего одна камера. Чтобы мы могли пообщаться, сотрудники СИЗО приоткрыли железную дверь, но внутрь пройти не разрешили. Увидев гостей, малолетки вскочили со шконок.
- Статья 158.
- Сто пятьдесят восьмая.
- Сто пятая…
Как в армии, ей Богу. «Девчонки, я просто хотела познакомиться», - попыталась успокоить детей, но усадить их на «кровати» так и не удалось. «Вы будете стоять, а мы сидеть? Несправедливо», - объяснила за коллектив Марина. Что ж, будем беседовать стоя.
По кодексу уголовная ответственность наступает с 14 лет. Именно столько лет самой юной заключенной. Самой старшей в этой камере – за тридцать. Это «мамочка». Татьяна следит за порядком в камере, помогает советом, выполняет функции воспитателя. Прежде чем попасть сюда, она прошла довольно жесткий отбор. «Мамой» может стать женщина, которой уготован «общий режим» на срок не более 5 лет. Кроме того, у нее должны быть опыт общения с детьми и хорошая репутация. Татьяна сидит за распространение наркотиков, имеет двух несовершеннолетних детей, когда-то работала в детском саду.
Пятнадцатилетняя Лена попала за решетку по 105-й, «мокрой» статье. Говорит, что убила парня только за то, что тот помешал забрать у ее знакомой деньги, которые она некогда дала в долг. Суд приговорил ее к 8 годам лишения свободы. Разговорить ее довольно трудно. Отвечает на вопросы резко, вызывающе.
- Раскаиваешься?
- Конечно.
- А как ты убила человека?
- Точно не помню. Пинала, пару раз ударила ножом.
- Наверняка, это не первая твоя «разборка»…
- Было дело, избивала.
Ее хладнокровие пугает. Детская жестокость неординарна, абсурдна, а потому выходит за рамки разумного. Когда-нибудь Лена выйдет на свободу, и на ее пути может оказаться близкий мне человек.
Рецидив среди малолеток – явление нередкое. Оказавшись на свободе, зрелый человек может опереться на свой жизненный опыт и вернуться к работе, которой он некогда занимался. А что ждет бывшего малолетку, у которого за плечами неоконченное среднее образование и уроки справедливости воровского кодекса?
Инне - пятнадцать. Лицо, можно сказать, ангельское: большие голубые глаза, русые шелковистые волосы. Поговаривают, она была хорошим специалистом по части обмана пенсионерок. Звонили подружки в квартиры старушек и, представившись работниками соцзащиты, проходили в комнату. Одна «помощница» одиноким и обездоленным отвлекала хозяйку оживленной беседой, а другая «чистила» карманы и секретеры. Так и зарабатывали девчонки на жизнь, пока их не поймали. Инна говорит, что вынуждена была так поступать: в доме недоставало еды, надо было во что-то одеваться.
Статистика утверждает, что на преступления идут дети, в основном, из асоциальных и малообеспеченных семей. Детки в клетке. Трудно представить, что после 5-7 лет, проведенных за решеткой, из этих девочек получатся хорошие матери. Кстати, о материнстве. Лишь в исключительных случаях беременные женщины, попавшие в СИЗО, делают аборт. Ребенок для них – это шанс получить снисхождение судей или облегчить свою жизнь в тюрьме. Новоиспеченной мамаше и младенцу в изоляторе предоставляется отдельная камера. Плюс помощница из числа заключенных. В общем, полная лафа. После изолятора женщину с ребенком помещают в специальную тюрьму, где предусмотрен детский сад. По закону мать может находиться с ребенком, пока ему не исполнится два года.
Несмотря на всевозможные послабления, условия содержания в наших СИЗО трудно назвать человеческими. Даже собак выводят на прогулку два раза в день – утром и вечером. Спорным остается и эффективность такого наказания. Несвобода страшна сама по себе, без дополнительных штрихов. Довольно жесткие условия содержания в тюрьме – политика государства, а не руководства отдельно взятого изолятора. Отсюда убогость интерьера, всевозможные запреты и условности. И женщины-заключенные, похоже, понимают это, обходясь без обвинений в адрес начальства.

Вся одежда пропиталась запахом СИЗО. Я чувствую это, стараясь побыстрее распрощаться с работниками изолятора. Монотонный звук электромагнитного звонка и железные решетки выпускают нас на свободу. Жадно глотаю воздух, словно его могут забрать. Какое облегчение…