Учитель-экспрессионист видит мир в движении

- Он у тебя похож на кирпич, - Павел указал на моё художество, старательно приколотое к мольберту кнопками и еще не успевшее высохнуть. Вот так-то! Старания нескольких занятий пошли прахом. Казалось бы, что сложного – написать акварелью коричневый керамический горшок и тыковку на зеленой драпировке. Так нет же, умудрилась намалевать свежевылепленный кирпич. Но это неказистое произведение искусства висит на самом почетном месте в моей комнате, потому что именно с него и началось знакомство с мастерством художника.ЭКСПОНАТЫ НЕ НАШЕГО МИРА
В детстве, выдалбливая на стареньком пианино аккорды этюдов и полек, я порой вздыхала о том, что, не глядя, променяла бы восемь лет в “музыкалке” на четыре - в “художке”. Но, по воле строгой мамы, не сложилось. И когда уже, скажем так, на закате молодости, решила записаться в вечернюю группу орской художественной школы с секретной миссией (учащиеся рассказали о неоднозначных моментах в ее внутренней работе), душу грела надежда, что появился шанс действительно научиться рисовать, а не просто возить краской по бумаге.
Что такое «художка», я представляла себе очень смутно. Холсты и мольберты, батик и паста по ассоциации вызывали в моем воображении юных барышень XIX века, каждое утро прилежно упражнявшихся в живописи, во время послеобеденного отдыха – литературе, а на вечернем приеме – музыке. Эти экспонаты не нашего века, не нашего мира никак не могла связать с неприметным учебным заведением промышленного Орска. Разумеется, мне было известно, что представители художественного ремесла где-то трудятся и в наши дни, выставки работ некоторых из них мне довелось наблюдать в городском выставочном зале, но… Все это было не то. Чего-то не хватало этим картинам для того, чтобы можно было почувствовать в них дух высокого, подлинного искусства.
УЧИТЕЛЯ ЖИЗНИ
- Знакомьтесь. Павел Корчагин, - представил директор школы нашего будущего преподавателя, когда в начале сентября мы пришли на первое занятие.
Двадцать пар глаз изучающе уставились на Корчагина. Высокий, худощавый мужчина в джинсах и футболке. Тяжелый взгляд из-под густых бровей, две складки на переносице, густая шевелюра. Вокруг запястья левой руки плотно намотана черная ткань. Что-то было в этом человеке такое, что сначала испугало, а потом дало понять: это необыкновенный человек. Это - настоящий художник.
Перелистывая подшивку «ОХ» за последнее десятилетие, наткнулась на несколько материалов о нем. Интересующимся читателям известна и его биография, и динамика творчества, и авантюрные поездки. Но мне выпало счастье узнать совсем другого Корчагина. Корчагина-Учителя.
Как известно, педагоги учат нас наукам. А Учителя – жизни. И не так уж часто эти два статуса совпадают. Для кого-то учителями являются родители. Не в том, конечно, случае, когда они воспитывают маменькиных и папенькиных деток. Помощь идет только подсказками, без всякого прямого вмешательства, без нарушения свободы воли. Хотя, бывают, конечно, исключения. Каждый, наверное, помнит, как еще карапузом играл в песочнице, а родители то лопатку подсунут (вдруг дитя подземный ход вырыть захочет), то подстрахуют, чтоб не ударился о бортик. Глядишь, рано или поздно ребенок и копать научится, и других детей лопаткой по голове бить перестанет. А нередко бывает и наоборот – учителем становится дочь или сын, ведь дети часто даются не в наказание, а, наоборот, - во спасение.
Не хочу хвастать, но мне в жизни везет с учителями. Они появляются внезапно и всегда оказываются неординарными личностями, открывающими глаза на ту или иную сторону бытия. Одним из таких и стал Павел.
А НАЧАЛОСЬ С ЗАКОЛДОВАННОГО КУБА
Сообразив, что в группе новичков вряд ли попадутся примеры для подражания (а какое же без этого движение вперед?), я пристроилась к ребятам, которые посещали школу уже не один год. В первые месяцы класс был переполнен: мольберту негде упасть! В основном группу составляли школьницы, готовящиеся к поступлению на модный факультет дизайна в какой-нибудь вариации института культуры.
Мольберты оказались обыкновенными фанерами, под небольшим углом прикрепленными к металлическим ножкам и выкрашенными в казенный голубой цвет. Через пару недель я уже научилась различать их преимущества: на каком кнопки лучше держатся, с какого банка с водой не соскользнет.
Обучение Павел начал с элементарного: поставил на столик гипсовый куб. Я корпела над ним занятий пять – не меньше, и каждый раз учитель находил в работе изъяны. То не были соблюдены законы перспективы, то линии (которые, сознаюсь, дома подводила по линейке) оказывались кривыми, то штриховка шла не по форме.
- Ладно, оставь, - в конце концов махнул рукой Павел.
Я облегченно вздохнула. Через некоторое время, кстати, пыталась поправить заколдованный куб, но он до сих пор остается кривым.
Ничего хорошего не получалось и на уроках живописи. Злосчастный горшок неизменно выходил в виде кирпича, и ничего поделать с ним нельзя было!
- Посмотри, ведь там есть другие оттенки – красный, синий, желтый, - пытался открыть мне глаза Корчагин.
Вот этого-то я никогда понять и не могла. С какой стороны ни приглядывайся – коричневый горшок коричневым и останется. Где-то светлее, конечно, где-то темнее. Блик еще может быть. Но потом, глядя на одногруппников, принялась экспериментировать. По логике, зеленая драпировка должна отражаться на блестящем керамическом горшке, тыква тоже оставит след. Мало-помалу какие-то оттенки начали проглядывать в моих работах.
- Красиво все-таки… Как это ни удивительно, - не могла нарадоваться я.
А после нескольких экспериментов начала и в самом деле различать цвета и перестала чувствовать себя дальтоником. Таким образом, был положен конец замазанным натюрмортам, и, к моей неписанной радости, акварель стала получаться прозрачной.
Всем нам почему-то непременно хотелось побыстрее научиться рисовать человека. Павел говорил по этому поводу, что необходимо иметь представление об истории искусств (о которой я смутно помнила из школьных уроков и университетских лекций по культурологии), изучить анатомию, а уж потом браться за рисование фигур. Но все-таки он разрешил делать наброски людей в разных положениях, а потом даже вынес из хранилища гипсовые бюсты античных мужей. Мы с энтузиазмом взялись за работу, но это было сплошное срисовывание, о тонкостях построения задумываться было как-то недосуг. А сам Корчагин садился иногда на стул в углу класса и принимался кропотливо строгать человечков из деревянных брусков. Оказывается, так делать было правильнее всего. Позже в его мастерской мы обнаружили множество таких фигурок самых разных форм и размеров.
ПО ТУ СТОРОНУ
Однажды на урок композиции Павел принес магнитофон. В его руках блеснул компакт-диск Виктора Цоя, зазвучали знакомые аккорды. Идея создания музыкального фона, безусловно, пришлась всем по душе, но выбор именно этого музыканта мало кто одобрил, в чем ребят можно понять: до вечно живого Цоя надо дорасти, понимать его песни, не имея определенного опыта, просто невозможно.
- Цой был художником не только слова, - рассказывал нам Корчагин. – Он неплохо владел кистью и красками. Некоторое время даже учился в художественном училище, откуда ему пришлось уйти из-за чрезмерной, по мнению педагогов, траты времени на гитарные экзерсисы. Это шло в ущерб изучению истории КПСС и других важных дисциплин, без знания которых абсолютно немыслим был советский художник.
Цой описывал свои чувства, Корчагин – тоже. В этом у нас была возможность убедиться, побывав в святая святых, – мастерской художника. События этого мы ждали давно, но напрашиваться не смели. И вдруг Корчагин сам пригласил.
Мастерская находилась в подвале, и спускаться в нее надо было по темной лестнице. Небольшая комната с исписанными стенами оказалась уставленной полотнами большими и маленькими, картинами, мольбертами. Было даже что-то вроде подиума. Но самое главное, что я здесь увидела – это наброски, работы только-только намеченные. Холст с невысохшим еще маслом произвел на меня удивительное впечатление. В нескольких штрихах были переданы черты лиц, форма цветов, прозрачность стекла… Меня поразила эта «незавершенная завершенность»: казалось, что ни единого мазка картине больше не требуется, и лучше оставить так, как есть.
Мы рассматривали картины, а Павел наблюдал за нами, сидя на стареньком низком диване.
- Что вам здесь больше всего нравится? – вдруг спросил он.
Мы смущенно что-то пробормотали себе под нос: как можно оценивать то, в чем ничего не понимаешь? Я и правда мало что понимала, потому как столкнулась с подобным впервые. Смотрела во все глаза, и столько нахлынуло ощущений, что разобраться в них не было возможности.
После нескольких посещений мастерской мы стали разговорчивее. Однажды даже разгорелся небольшой спор по поводу худосочности и непропорциональности корчагинских женщин. Павел назвал наши претензии мещанскими, мы молчаливо согласились, и больше вопрос не поднимался.
Через некоторое время, когда восторг открытия потаенной стороны творчества художника поутих, мы уже могли сравнивать и оценивать. В работах Корчагина чувствуется движение, какая-то напряженность, но однажды, рассматривая репродукции картин, мы натолкнулись на одну, выбивавшуюся из его стиля. Это был портрет красивой женщины с темными волнистыми волосами, в которых уже проглядывали серебристые прядки. Все линии и черты были чересчур четкими, определенными, это-то и удивляло. Как оказалось, картину пришлось довести до такого состояния по прихоти заказчицы, которой хотелось именно такой статичности.
Еще одно открытие было связано с картиной «Окно». Это незаконченное полотно являлось самым ярким в мастерской и не могло не обратить на себя внимания. Честно говоря, поначалу я не могла разобрать, что же на нем изображено, но потом в желтых, сиреневых, голубых пятнах проявились распахнутые ставни, подоконник, листы бумаги, которые закружил в воздухе ветер. Но самое фантастическое началось, когда мы поставили холст на другой бок. Оказалось, совсем необязательно видеть именно окно. Передо мной, например, открылся сказочный тоннель в каком-то заколдованном солнечном лесу…
В общем, впечатление от незавершенных работ непередаваемое. К ним тянет, как магнитом. И теперь я знаю: то, что видишь в мастерской художника, и то, что разглядываешь на выставке, - совершенно разные вещи. Потому-то я не люблю различные вернисажи - это просто коммерческая деятельность.
Возможно, мое отношение к Корчагину покажется читателю предвзятым, но я считаю, что у меня был очень хороший учитель. И у меня существует небольшое оправдание: за год работы под руководством Павла я узнала жизнь, находящуюся по ту сторону суетной повседневности. Сейчас эти чувства и переживания ушли в прошлое, потому что у нас другой учитель. Неважно – лучше он или хуже. Главное – другой, не первый. А Корчагин собирается в очередную загранпоездку. Думаю, ему самому тоже повезло с учениками, пусть не во всем способными, зато полюбившими его раз и навсегда.