Первая травма. Взлет и падение

Обычно люди, проходя мимо этого учреждения, говорят: “Не дай Бог сюда попасть”. Речь идет о городской хирургической больнице № 2. Но, как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Нельзя угадать, что может случиться с человеком в следующую секунду. Ни о чем не подозревал и я, когда прохладным августовским утром приехал на аэродром в поселке Степном. Ничего, кроме легкого испуга перед предстоящим прыжком, я не почувствовал, когда садился в «кукурузник», который уже стоял, что называется “под паром”. Верно говорят, знал бы, где упадешь, – соломки подстелил. Я не знал.Команда “пошел”, свободный полет, рывок кольца, и белоснежный купол парашюта с шелестом раскрылся над моей головой. Хотелось визжать от радости и ощущения свободы. Посмотрев вниз, заметил, что лечу вперед спиной. Перекрутился на стропах и приготовился к удару о землю. Потом была сильная боль в правой ноге, и «включился» в реальность я уже лежа на земле. Купол парашюта погас, я начал отстегивать бандаж. Только тогда понял, что не могу подняться. Голень «играла», как желе. Все ясно – перелом. Сразу же вокруг меня собрались люди. Кто-то начал складывать парашют, кто-то в качестве местной анестезии предлагал выпить стакан водки, мужчина, подъехавший на «десятке», вызывал по мобильнику «скорую», а аэродромный фельдшер уже набирал в шприц анальгин с димедролом. Несмотря на отдаленность района, «скорая» приехала достаточно быстро. На ногу наложили шину, и уже через двадцать минут я был в приемном покое городской травматологии. На Комсомольской площади вовсю отмечался День города, и я представлял, как мне сейчас наложат на ногу гипс и отправят домой, как я буду скучать, глядя из окна на салют. Однако, посмотрев на снимок, врач Баймуратов сказал, что придется мне некоторое время провести в отделении травматологии, а лучше сразу обдумать вопрос о проведении операции. Обколов ногу новокаином, Сидал Ахметкалиевич произвел манипуляции, в результате которых я оказался в палате на вытяжении. Медсестра вколола мне обезболивающее, и я провалился в сон. Снилось мне, что парю в воздухе и больно ударяюсь о землю. Изредка из объятий Морфея меня вырывал звонок сотового телефона. Мама со слезами в голосе пыталась выяснить, «как же это меня так угораздило» и что нужно привезти. Слова доходили через какую-то пелену, а когда действие обезболивающего ослабло, я начал знакомиться с соседями по палате. Одного из них, Илью, я рассмотреть не мог. Его кровать находилась как раз за моей, а повернуться не представлялось никакой возможности. Еще одного звали Володя, и в первое отделение травматологии он попал после сильнейшей автомобильной аварии.
– Да я толком ничего и не помню, - говорил Володя. - Ехали по трассе, дождичек такой мелкий моросить начал, потом удар, и все, темнота. Очнулся на сырой земле, на лицо дождь капает, ног не чувствую, кругом люди. Потом несколько дней провел в реанимации и там же узнал, что водитель машины скончался через двое суток после аварии.
Володя работал опером в транспортной милиции и, несмотря на перелом бедер, не унывал: он то и дело рассказывал анекдоты или какие-нибудь байки из своей жизни. В приемные часы к нему приходила либо жена, либо теща. Они растирали его спиртом, чтобы не появились пролежни, кормили и подолгу сидели рядом с больничной койкой.
Вечером в палате появился еще один обитатель – Борис. Его привезли из операционной и положили на вытяжение. Глаза мужчины были закрыты, и он пересохшими губами постоянно шептал: «Больно, как больно». Впрочем, после инъекции обезболивающего он рассказал нам, о том, что случилось. Сначала попросил сигарету, а, закурив, задумчиво произнес: «Да-а-а, машине моей хана». Пьяный водитель «Газели» не рассчитал занос во время поворота, вылетел на встречную полосу и протаранил «шестерку», за рулем которой был Борис. Вечером, оказавшись в палате, он еще не знал, что знакомая, сидевшая рядом с ним в машине, умерла в реанимации, а еще одна пассажирка уже находится в соседней палате с переломом костей таза.
Буквально через час после Бориса на каталке из операционной в палату привезли еще одного пострадавшего – Диму, который только на следующий день рассказал, что с ним случилось. Он ехал по проспекту Никельщиков, на повороте возле профилактория на дорогу выбежала женщина. «Выбора у меня не было: либо сбить человека, либо самому в дерево въехать». Димка выбрал второе. Женщина благополучно с места происшествия исчезла, а помощь оказал только наряд милиции, который проезжал мимо. Так Дима очутился в операционной, где врачи больше 10 часов буквально по кусочкам собирали сломанную в нескольких местах ногу. «Хорошо, что на мне каска была. Она вдребезги разлетелась, зато голова цела», - говорил Дима.
Первая ночь в травматологии прошла тревожно. От боли скрежетал зубами и стонал Борис, сам я мог находиться только в одном положении – лежа на спине, отчего она постоянно затекала, да еще ныла сломанная нога. Никакого сна я не видел – словно провалился на мгновение в темноту и очнулся, когда палата уже была слабо освещена чуть забрезжившим рассветом.
Вскоре пришла медсестра, раздала всем градусники и сделала уколы. Приближалось время утреннего обхода. Вскоре врачи вошли и в нашу палату. Заведующий травматологическим отделением Николай Григорьевич Ширко поинтересовался, как прошла ночь, на что есть жалобы. Остановившись возле моей кровати, Ширко осмотрел ногу, о чем-то негромко переговариваясь с Баймуратовым. Мне вновь предложили пойти на операцию, и я согласно кивнул. «Хорошо, будем готовить, а пока полежите на вытяжении», - сделал заключение врач.
ОПЕРАЦИЯ
С каждым днем лежать в одном положении становилось все невыносимее: затекали спина и ягодицы, так что приходилось приподниматься на руках и разминать свое тело. День проходил стандартно: утром осмотр, процедуры, прием родственников, потом рассказы друг другу о жизни, перемежаемые сожалениями о том, что все мы сейчас здесь в таком положении. От сигарет уже першило в горле, а все принесенные мне из дома книги были прочитаны. Радостным событием стало появление в нашей палате телевизора. Его принес брат Бориса. Теперь дни проходили не в такой скуке. Навещали коллеги, родственники, и было как-то грустно, оттого что судьба забросила меня в эту палату, а жизнь где-то кипит и бурлит без моего участия. Парадокс, но факт – время, расписанное по больничному режиму, летело быстрее, чем в обычной, здоровой жизни. Практически незаметно день сменял ночь, а утро - вечер.
За день до операции в палату зашел врач-анестезиолог, который расспросил меня, нет ли аллергии на какие-нибудь медицинские препараты, были ли до этого операции. Сделав себе пометки, доктор попросил с утра ничего не есть и не пить. Я радовался, что после операции смогу двигаться. Пускай на костылях, но буду. Существование прикованного к постели больного вызывало легкую панику, когда я представлял, что некоторые обречены вот так провести всю жизнь. Ночь перед операцией провел плохо: снились чудовища, которые ломились в больничную палату и пытались растерзать всех нас, обездвиженных и беспомощных. Однако вскоре почувствовал, что кто-то меня тормошит, и вместо ночных монстров увидел перед собой милую девушку – медсестру Валю, которая, вооружившись бритвенным станком, тщательно вымыла и побрила мне ногу. Во время обхода врачи еще раз поинтересовались, не употреблял ли я пищу и, получив отрицательный ответ, удалились. Через полчаса Ширко вновь появился в палате в сопровождении двух медсестер. Он быстро снял вытяжение, придержал враз обмякшую ногу и вышел из помещения, отдав медсестрам распоряжение – «в операционную».
В оперблоке было холодно. В результате нескольких весьма болезненных попыток перебраться с каталки на операционный стол мои усилия увенчались успехом. Вскоре пришли анестезиолог и операционная медсестра. Внимательно выслушав врача, я до упора наклонился вперед и почувствовал, как игла входит в позвоночник, а теплая волна опускается вниз к ногам. Затем вошли хирурги. Николай Григорьевич начал обрабатывать ногу спиртом, а Баймуратов подмигнул, сказав, что все будет нормально. Чтобы я не наблюдал за строением своего тела, меня отгородили от врачей ширмой из простыни. Затем медсестра сказала, что сейчас легонько закружится голова. Ноги были словно накрыты теплым ватным одеялом, потолок поплыл перед глазами. Когда я их открыл, простыни передо мной уже не было, на ноге лежали ватные тампоны. «Все, отремонтировали вас», - сказал Ширко и наложил на ногу гипсовую лангету.
ВРАЧ ОТ БОГА
Меня ожидала беспокойная ночь. Анестезия быстро отошла, и мне прописали наркотики, однако даже они не глушили жгущую боль в ноге. Пару раз медсестра приносила мне лед и поставила укол анальгина с димедролом. Примерно в четвертом часу утра мне все-таки удалось заснуть. С утра я чувствовал себя значительно лучше, и на обходах Ширко с Баймуратовым говорили, что операция прошла удачно, шов заживает быстро. Довольно скоро я освоил костыли и самостоятельно передвигался по отделению. Вечерами любил подойти к окну в конце коридора и смотреть на жизнь ночного города: огни машин, проходящих мимо больницы, небо, освещенное заводским факелом. В такие моменты невольно думалось о человеческой судьбе. Еще пару недель назад я не знал ни Володю, ни Бориса, да и вообще никого из этого маленького мира, где людей объединило общее несчастье – болезнь. И все обитатели этого мира отчаянно борются за право жить здоровыми людьми, а не калеками. Именно поэтому во взгляде практически каждого пациента травматологии при виде врача проскальзывают надежда и благодарность. И думалось мне, что травматологией могут заниматься только мужественные и преданные своему делу люди. При сложнейшей работе врач получает мизерную зарплату, а нормального заработка можно добиться только имея за плечами 20-30 лет стажа и несколько ставок. Главврачи сетуют на то, что выпускники мединститутов не идут в больницы, но здесь виной государственная политика. Где-нибудь в Европе или Америке врач уровня Ширко уже давно бы был миллионером, в Орске его имя стало почти легендой. Николай Григорьевич – крепкий невысокий мужчина с внимательными глазами - за свою более чем 30-летнюю практику упорным трудом достиг таких высот, что люди с удивлением говорят про него: «Он и мертвого на ноги поставит, Ширко – врач от Бога». За свою практику он получил звание отличника здравоохранения и был награжден орденом «Знак почета». Он постоянно участвует в научно-практических конференциях, и его собственные разработки, такие как сухожильный шов, уже активно практикуются хирургами области. Он брался за те операции, перед которыми спасовали врачи даже в таких крупных городах, как Екатеринбург.
Тем временем мое пребывание в больнице подходило к концу. В один из осмотров Николай Григорьевич сказал, что могу ехать домой и приехать в больницу только для снятия швов. Через пару недель рана зажила, Баймуратов наложил на ногу гипс, а еще через два месяца я уже свободно мог ходить. В последнее посещение больницы зашел в свою палату. Володя по-прежнему лежал на вытяжении и показывал карточные фокусы мальчишке лет десяти, который угодил в «первую травму» со сломанной рукой. Борису в этот день делали операцию, возникли какие-то осложнения с переломом. Я поймал себя на том, что искренне переживаю за этих людей, которые за полмесяца стали почти родными. На прощание сказал им: «Держитесь, мужики», - и пошел в сторону лифта. В канун Нового года я встретил на улице Баймуратова. Оказалось, что мы живем в соседних дворах. Сидал Ахметкалиевич спешил на дежурство. Он спросил о моем самочувствии и сказал, что вновь ждет меня через год в отделении.
ГОД СПУСТЯ
…Уже ощутимо похолодало. Нога успешно зажила, только во время ненастья чувствовалось, что в конечности находится инородное тело. Металлическую пластину, которой скрепили мои кости, пора было вытаскивать. Скрепя сердце, представляя, что меня ждет вновь, и забрав направление из травмпункта, я пришел в приемный покой травматологии. Попал на прием к Ширко. Он внимательно рассмотрел рентгеновский снимок и рассказал о сложностях, которые могут возникнуть при операции. «Мой долг врача - сообщить вам, какова будет операция, и мне нужно ваше согласие». Я подписал документы, в которых значилось, что согласен на оперативное вмешательство и применение анестезиологического пособия, а потом, переодевшись, вновь поднялся в первое отделение травматологии. Казалось, что за год здесь ничего не изменилось. Даже лица медсестер, которых я знал по именам, показались почти родными.
Устроившись в палате, быстро познакомился со всеми. Только я успел разложить в тумбочке вещи, как медсестра Яна позвала меня в процедурный кабинет и взяла на анализ кровь из вены.
По дороге на лестницу, которая является местом для курения, встретился с Баймуратовым. Мы поздоровались, и во время перекура Сидал Ахметкалиевич сказал, что моя операция назначена на завтра и скоро в палату придет анестезиолог. Врач пришел через пятнадцать минут и, как и в прошлый раз, после расспроса велел ничего не есть и не пить с утра.
Время перед операцией я коротал за игрой в нарды с коллегой и соседом по палате Вячеславом Ивановичем, время от времени выходя для перекура на лестницу. Там молодые парни дымили сигаретами и шумно общались. Они сразу же познакомились со мной и поинтересовались, что это я такой живой и здоровый делаю в травматологии. Я рассказал. Одним из собеседников был парень по имени Максим, который довольно резво передвигался на костылях. В начале октября Макс попал под поезд, а как – не помнит. «Выпивший был сильно, очнулся уже в реанимации. Говорят, что я везунчик, – могло вообще под локомотив затащить и перемолоть, а мне, как лезвием, только половину ступни отрезало. Ходить буду». Меня порадовал такой оптимизм, и даже страх перед предстоящей операцией как-то отошел на второй план.
После полудня возле дверей палаты медсестры остановили каталку, и я сразу понял, что настала моя очередь. Все было как и в прошлый раз, только после операции я спокойно спал. Нормально прошла и ночь. На четвертый день при осмотре Баймуратов отменил обезболивающее, и я мог самостоятельно передвигаться. На улице выпал снег, и хотелось уже побыстрее выйти из больницы. В приемные часы я наблюдал, как люди с сумками снеди спешат к родным. А к кому-то никто и вовсе не приходил. И мне было жаль этих людей. Они целыми днями лежали в палатах, пустым взглядом измеряя потолок комнаты. Было жаль их и оттого, что, глядя на кружащиеся снежинки за окном, голые ветки, которые колышет ветер, вдыхая больничный запах, одиночество чувствуешь еще острее. Тогда зачастую врач становится не только лекарем тела, но и души.
В один из перекуров разговорился с молодым доктором Усковым, который рассказал, какой путь становления проходит молодой хирург, причем в такой сложной области медицины, как травматология. Нужно быть не просто энтузиастом, а поистине мужественным человеком. То же можно сказать и о работе медсестер, санитарок – всех тех, кто помогает больному встать на ноги. Безгранично жаль, что государство поставило медицину на грань выживания. У нас нет такого оборудования, как на западе, нет многого, зачастую самого необходимого. У нас есть только люди, фанатично преданные своему делу и знающие его «от и до», и хочется верить, что следующее поколение орских врачей будет не менее профессиональным и самоотверженным. От подробного интервью врач Ширко отказался. «Что мы, врачи? Есть больница, больные, а значит, рядом будем и мы. Главное - это люди». Тогда я и понял: вот он, главный принцип.
Выписался я, когда на улице уже вовсю хозяйничала зима. Отходя от больницы, с удовольствием вдохнул морозный воздух. Я обернулся и увидел свет в операционной. Люди в белых халатах занимались своей нелегкой работой.