Лаборатория ветра

«…он тут же наливает себе второй бокал этого аромата: аромата 1752 года, уловленного весной, в сумерках на Королевском мосту, когда с запада дул легкий ветер, в котором смешались запах моря, запах леса и немного смолистого запаха причаленных к берегу лодок. Это был запах первой, клонившейся к концу ночи. Это был свежий запах наступавшего дня, первого рассвета… (Патрик Зюскинд. «Парфюмер».)Порой становится удивительным, что большинство людей упорно не замечает рядом с собой необычного. Быть может, виной тому «заедающая» своим однообразием рутина дней, тяжесть жизни и порожденная ею черствость восприятия, а может, и своеобразный нигилизм, навеянный нестабильностью нового времени. Как бы то ни было, счастье для всех одно, но у каждого – свое, и оно не обязательно заключается в традиционном сочетании построенного дома, выросшего ребенка и раскидистого дерева, посаженного собственными руками. Есть люди, у которых счастье нематериально, похоже на ветер.
***
Уже не помню, с чего в компании начался разговор о потеплении климата и природных аномалиях. Целую неделю попеременно шел дождь и стояла невыносимая жара, отчего в городе, казалось, начнется эффект парника.
- Вот видишь, что творится, - говорил мне приятель. – Почти как в тропиках, скоро обезьяны начнут по деревьям лазать.
Как-то сама собой пошла беседа о необычном.
- Кто знает, почему при расстоянии между Орском и Сарой всего в 50 километров климат там отличается от нашего? Даже картошку сажают и выкапывают на две недели позже, и точно так же растут все фрукты-овощи.
- Быть может, потому, что она выше над уровнем моря? – спросил я.
- Гай тоже выше, однако там все так же, как у нас. Я где-то читал, что в том месте, где находится станция Сара, - геомагнитная точка, и там творятся необычные вещи. Недавно приехал к родственникам и обратил внимание на то, что в поселке все двери открываются только вовнутрь. Оказалось, что зимой поселок заметает по самые крыши, и иногда люди разгребают снежные завалы, стоя в прихожей. Ты когда-нибудь в Оренбург на машине ездил? Там всегда какие-то проблемы: то машину с трассы чуть ли не сдувает ветром, то туман, как молоко. Упаси Бог в плохую погоду там ездить.
Потом кто-то рассказывал о железнодорожной катастрофе, произошедшей на этой станции в начале 80-х годов, и о том, что до сих пор зимой задержка в движении поездов часто происходит именно на участке от Сары до Кувандыка. Кругом горы, и нередко пути заваливает тоннами снега.
Действительно, я вспомнил, как четыре года назад, путешествуя в рейсовом автобусе из Оренбурга в Орск, мы полтора часа стояли на подъезде к Саре из-за того, что на дорогу опустился очень густой туман, в котором даже галогеновые фары автомобилей тонули, выныривая из плотной завесы за несколько метров от нашего автобуса. Приходилось двигаться с черепашьей скоростью, и в конечный пункт мы прибыли уже затемно. А еще я вспомнил многочисленные походы в саринские леса и на косу, которая находится недалеко от станции.
***
Первый раз мы отправились в те места в конце апреля 1997 года. Ранее договорились с однокурсниками, что встретимся на станции Сара, откуда примерно 8 километров придется пройти пешком до места стоянки. Приехали в 8 вечера и поняли, что часть пути предстоит идти ночью, так как темнело рано. Мы пошли вдоль железнодорожного полотна и все говорили о том, что «главное - не пропустить поворот» - примерно через 5 километров предстояло свернуть. Дело кончилось тем, что мы заблудились в темноте и решили остановиться на ночевку прямо в поле. Ледяная земля, которая еще не успела прогреться после схода снега, свист ветра и всполохи света где-то далеко. Казалось, на линии горизонта идет гроза. Признаюсь, было немного жутко, но разогретая на костре каша в банке – порождение периода усиленной помощи братским странам – и горячий чай быстро поспособствовали ощущению почти домашнего комфорта. Наутро оказалось, что ночью мы сделали приличный крюк и остановились в каком-то километре от запланированного места.
В следующий раз мы уже не делали таких ошибок, предпочитая договариваться с машинистами об остановке на нужном километре.
Годом позже довелось побывать в тех местах ранней осенью. Если идти от начала ущелья к его концу, то кажется, что побывал в нескольких абсолютно разных местах. Обычно мы ставили палатку на поляне, окруженной березами, там же разводили костер и шли на прогулку. Сначала был густой лес, а потом небольшая тропинка выводила к живописному водопаду, который срывался со скал. Вода в источнике была родниковая, и если ее зачерпнуть, то кружка моментально запотевала, а пальцы сводило от холода. Но находились смельчаки, которые отваживались пройти экстремальную шоковую терапию под водопадом.
Большими компаниями мы не путешествовали: будет много шума, и, считай, поездка не удалась. Вечером собирались у костра. Тут же у кого-нибудь в руках появлялась гитара, и под тихую музыку все смотрели на огонь. Музыка и огонь – сочетание, которое завораживает. С наступлением ночи начинались и вовсе удивительные вещи: то всем слышался говор нескольких людей, то конское ржание и топот табуна лошадей. Уже по-осеннему холодное неподвижное звездное небо и далекие вспышки. И самое интересное, что никому не было страшно. Это было яркое ощущение неповторимости происходящего, словно все мы находимся далеко от цивилизации и, наконец, стали такими, какие есть на самом деле – сами собой.
С утра мне предстояла прогулка на станцию за молоком и хлебом. Проснулся рано. Небо было еще по-утреннему мглистым и серым. Умылся в холодном ручье и, прихватив с собой пачку сигарет и спички, зашагал в сторону станции. Топать бы мне и топать, но за километр от стоянки, на полевой дороге рядом со мной затормозил грузовик. Водитель старенького ЗИЛа Санька с утра был «под мухой».
– Вчера с приятелем картошку копали, - махнул рукой шофер, ну и отметили это дело, сегодня башка раскалывается.
Санька довез меня до магазина, где я запасся всем необходимым.
Также пришлось купить и бутылку водки для
шофера, который за плату в жидкой
валюте согласился отвезти меня обратно.
Через пять минут тряски по ухабам мы сидели у истоков ручья, в пятистах метрах от нашего лагеря. Расположившись на большом камне, Сашок достал бутылку, заляпанный масляными отпечатками стакан и огурец. Налил сразу половину и выпил. По мере того, как алкоголь растекался по венам, водитель становился все более разговорчивым.
- А вы откуда приехали-то? Неместные – сразу видать.
- Из Орска.
- А чего в такую даль поперлись?
- Да места здесь красивые.
- Да чего тут красивого, все обычно: работы нет – деревня пьет.
Санька допил бутылку и заплетающимся языком сообщил, что приедет завтра и привезет еще молока и картошки. Кое-как посадил его в кабину ЗИЛа, и машина медленно, периодически виляя из стороны в сторону, уехала. Я возвращался в наш лагерь по недавно опавшей листве, прижав к груди двухлитровую банку молока и каравай. Замедлив шаг, понял, чем отличается все окружающее меня от городской осени. Здесь, в горной расщелине, куда я спускался, гулял ветер, но он не нес примеси легкого дымка от сжигаемой на улицах листвы, не было выхлопных газов и выбросов предприятий. Осень здесь пахла по-другому.
***
Вспомнить обо всем этом недавно меня заставила случайная встреча с человеком, чьи путешествия проходят в погоне за запахами.
Устраиваясь на жестком сиденьи электрички на Оренбург, я уже настраивался на долгую, скучную дорогу с серыми, как тени, попутчиками в заляпанных ватниках, извечными разговорами о тяжелой жизни и поеданием домашней снеди из сумок, выпущенных еще при царе Горохе. Порой в таких поездках я представлял себя Радищевым, который путешествует из Петербурга в Москву. Сзади располагалась компания, которая еще не пришла в твердый разум после вчерашнего веселья и явно не собиралась прекращать его сегодня. Из динамика раздалось сообщение о том, что следующая остановка будет в Новотроицке, а также о том, что курить в поезде нельзя. С хрустом сцепок вагон тронулся, соседи сзади чокнулись пластиковыми стаканчиками и выпили спирт из полуторалитровой бутылки.
В Новотроицке напротив меня сел мужчина лет 35. Он вез с собой рюкзак и палатку – обычный турист, да и только. В полном молчании мы доехали до станции Губерля. Попутчик посмотрел на горы, зябко поежился и как-бы сам себе сказал: «Да-а, ночи уже холодные».
- Что, в поход ходили? - решил я поддержать разговор.
- Да, но не совсем. Я один хожу по горам, лесам. Вот сейчас, пока в отпуске, решил немного отдохнуть: два дня в районе Хабарного провел, а теперь думаю в Сару или Кувандык махнуть. Выйду в Медногорске, зайду родственников проведать, там и определюсь.
Евгений, как он представился, был высокого роста, спортивного телосложения. По внешнему виду – классический служащий. Инженер, а может, бухгалтер. Темные волосы, очки, которые он, близоруко щурясь, периодически протирал платком. Я спросил, какой интерес бродить по горам в одиночку, куда интереснее, когда в поход идешь компанией. Оказывается, для Евгения именно в одиночестве и заключается вся прелесть путешествия.
- Красоты природы – это, конечно, удивительно, но меня в большей степени интересуют запахи этих мест. В городе ведь такого нет, - рассказывал Евгений.
Оказалось, что я почти угадал. Мой попутчик был программистом, и офисная работа его устраивала материально, но, по его же словам, в ней не было «чего-то для души». Каждый отпуск Евгений в одиночку отправляется в походы по области. Я сначала не понял, почему он назвал свою палатку лабораторией. Это стало ясно, когда программист рассказал о том, как проводит время в своих походах. Обычно он ставит палатку или на возвышенности, продуваемой всеми ветрами, или в низине, где нет ни малейшего дуновения. С утра отправляется гулять по окрестностям, периодически останавливаясь на несколько минут в одном месте.
- Это не передать словами, когда теплый ветер несет какое-то сочетание запахов: реки и листвы деревьев, которые растут вдоль поймы; листвы и трав.
Евгений был настоящим коллекционером запахов. Я с ним согласился, что иногда в жизни бывают дежа вю, когда обоняние улавливает знакомый запах, и память воскрешает сцену прошлого.
- Вот, к примеру, - говорил Евгений, - ты помнишь, как пахнет твоя первая любовь?
Я напряг память, но как ни силился – не вспомнил.
- Нет, на самом деле ты помнишь и сразу все вспомнишь, если почувствуешь тот же запах. Вот у меня до сих пор мурашки по коже, когда оказываюсь в осеннем лесу, где деревья с северной стороны мхом поросли. Давно уже были эти амурные прогулки, еще в бурной юности, однако помню, какой запах был в том парке.
- Но ведь одному все равно скучно, - продолжал я. - Вот лично я без общества смогу выдержать пару дней, и все – карету мне, карету.
- Я, в общем-то, тоже человек компании, но мне иногда нужно побыть одному. Поставить свою лабораторию где-нибудь на горе и пожить в мире запахов несколько дней. Потом, когда возвращаешься домой, становишься как-то светлее, чище. Даже отсутствие всех благ цивилизации, которых не хватает в походе, не особо беспокоит. Это все так мелко по сравнению с тем удовольствием, которое испытываешь от единения с природой, и ощущений, навеянных морем запахов. Вот если было можно как-нибудь законсервировать этот ветер и увезти с собой – было бы здорово. Хотя разве заменят какие-нибудь консервы натуральный продукт. Да и потом, я вновь вернусь в город, и опять целый год жизни в сумасшедшем темпе. Обычного существования с кучей проблем, мелких радостей и печалей.
Действительно, когда Евгений рассказывал о себе, я понял, что он – такой же, как и миллионы других людей: жена, работающая на предприятии, дети, которым к школе нужно еще много чего купить, квартира, требующая ремонта, но «наверное, в следующем году».
Мы уже подъезжали к Медногорску, и мой попутчик снял сверху свой багаж.
- Ну, бывай! Я приехал.
На прощание Евгений пожал мне руку и пошел к выходу. Я подумал, что скоро он поставит свою лабораторию ветра где-нибудь в районе геомагнитной точки, если она, конечно, существует, и останется наедине со своим необычным миром и осенью, которая пахнет совсем не так, как в городе.
Вновь раздался голос из динамика. Поезд медленно тронулся. Рядом доставали свертки с домашними харчами попутчики, а в окно, заставляя щуриться, светило теплое осеннее солнце. Евгений, взвалив свою лабораторию на плечи, переходил через железнодорожные пути, и тогда я понял, что не знаю ни его фамилии, ни отчества, ни того, где он живет, и что вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся.