Большой Секрет для маленькой компании

Если взглянуть на карту Старого города не в топографическом, а в спутниковом варианте, можно обнаружить, что в этой части Орска среди всех маршрутов путь в редакцию виден гораздо отчетливее. Объяснение простое. Многие сооружения и здания меняли свое назначение по нескольку раз. Газета как была, так и остается на своем месте уже второй век. Невозможно установить, сколько людей побывало здесь за все время. Что касается работников пера... Казалось бы, задача проще, хотя назвать всех поименно получится вряд ли. А жаль. Каждый из них отдал газете часть своей жизни.

Лучший из редакторов

Редакторов в «Орском рабочем» было тоже немало. Память о себе они оставили разную. Какой по счету Михаил Григорьевич Секрет, сказать не могу, по мне, так он лучший. 

Секрет располагал к себе своей открытостью. Никто не видел его унылым, тем более раздраженным и грозным, хотя причин для этого при его должности имелось предостаточно. Энергия в нем била через край. По утрам одним из первых он, внушительной комплекции, взлетал по крутой деревянной лестнице – и второй этаж буквально оживал. Внизу находилась типография – конкретно цинкография – и наверняка ее потолок вибрировал. Секрет вчитывался в сданные материалы, довольно хмыкал или морщился, правок почти не вносил, вскакивал – и через секунду оригиналы оказывались у ответственного секретаря, громко разговаривал по телефону, принимал посетителей, а потом исчезал. Мы оставались, преисполненные чувством доверия. Вторую половину дня редактор посвящал горкому и горисполкому, поэтому редакция всегда действовала в правильном направлении. Нам было немного за двадцать. Старших по возрасту было трое – заместитель редактора Екатерина Францевна Воробьева, заведующий партотделом Михаил Иванович Лылов и отделом писем Тамара Федоровна Парамонова. Структура отличалась простотой: промышленный отдел во главе с Александром Аверьяновым, культуры – с Вадимом Прицкером.

В печать!

Типография в соседнем здании выделила кабинет для наших корректоров Надежды Андреевны и Розы Зинатовны. С утра они читали оттиски полос: одна вслух, внося правки, другая следила по оригиналу. После второй читки несли дежурному и цензору. Во второй половине дня дежурный ставил резолюцию «В печать». В типографии с набора изготавливали матрицы и отливали стереотипы из свинца и олова. Вася Тарасевич, настроив ротационную машину, пускал ее на несколько секунд и подавал один из номеров дежурному. 

Этот момент с тобой навечно. Берешь еще не газету, но уже сложенный как надо экземпляр с толстым слоем краски, пачкающей руки, разворачиваешь, проверяешь, все ли пропечаталось, четкие ли фотографии, день выхода, номер. Пахнет то ли свинцом, то ли краской, то ли горячим маслом, а может, тем и другим сразу. Только потом выводишь: «В свет!» и ставишь свою фамилию. Это твоя ответственность за весь тираж. Если что – крайний ты. Поздним вечером едешь домой. В руке завтрашняя газета, ее еще никто не видел, знает, что там, лишь один человек в городе.

Четвег? Нет, среда!

Гладко выходило не всегда. Была пятница. После дежурства я появился в редакции к обеду. В коридоре мне перегородил дорогу Назин (о нем речь впереди): 

– Секрет тебя ждет. Готовься… 

Редактор молча указал мне на стул и протянул свежий номер с обведенным чернилами календарем на первой полосе. Читаю и земля уходит из под ног: «ЧЕТВЕГ». Выдавливаю через силу: 

– Готов понести любое наказание. Уволюсь… 

У редактора глаза и без того узкие, а теперь одни щелки.

– Иди работай! Работничек… 

Сажусь за свой стол. Газета лежит немым укором. Кажется, что слово «ЧЕТВЕГ» крупнее названия «Орский рабочий». Внезапно сдавленным голосом спрашиваю: 

– А какой сегодня день?

– Среда! – отвечает мне Сашка Назин.

Почему у сотрудников чесались руки

Александр Назин в редакции появился недавно. Когда кто-то из корректоров болел, нас посылали на замену. Меня как проштрафившегося, его как новенького. Он приехал из Ленинграда, привез несколько номеров диссидентского журнала «Посев», рассказывал, как чуть не стал директором кинокартины. Кроме того, намекал на свои стихи, из-за которых пришлось уехать из Питера. Так он со значением называл Северную столицу. Скоро за словом последовало дело. В один из дней Назин вместо строк сдал редактору целую поэму о Древней Руси. Ее персонажи часто восклицали как им полагалось. Там были и «Гой еси!», и «Батюшки!», и «Матушки!». Секрет крепко развеселился, но в зачет строки не пошли. Откровенно говоря, руки чесались у всех сотрудников. Свидетельство тому – журнал огромных размеров, изготовленный девчонками из переплетного цеха, в жесткой обложке зеленого цвета. Любой мог оставить свой след в разных жанрах. Но в свободное от работы время.

На заводах и фабриках принимали за своих

Газета советского периода в корне отличается от нынешней прессы. Первая полоса была весьма информативной. Однако дорожно-транспортных происшествий, отравлений, суицидов, мошенничества, укусов бродячих собак на ней не было. Николай Гаврилин каждый день забивал ее сообщениями с промышленных предприятий, строительных организаций, автоколонн, учебных заведений. По графику выходили передовые статьи. Внутренние полосы занимали темы партийной жизни, экономики, образования, здравоохранения и культуры, а также коммунистического воспитания. Сегодня, из нового века, это кажется рутиной и однообразием. Но в действительности все зависит от журналиста, его позиции, наконец, его способностей. Нас принимали за своих на заводах и фабриках, мы искали интересных людей, прослеживали их судьбы. Разговор при этом должен был идти на равных, так что без знания хотя бы основ экономики не обойтись, как, впрочем, и без представления о технологических процессах производства. Далеко не праздный вопрос Аверьянов решил просто: изучил бухгалтерский учет. Знал он и механообработку. На машиностроительном заводе у него был друг – станочник возрастом под шестьдесят по фамилии Эпштейн, редкого дарования, точил детали от многотонных до нескольких граммов. Сашка всегда возвращался от него в полном восторге. А еще поднимал актуальные темы о трудовой дисциплине, рационализации, бесхозяйственности. С месяц шел цикл его фельетонов «Однако, вместе с тем...». Причем каждая публикация не оставалась без внимания руководства и принятых мер.

Без зависти и непомерных амбиций

Замечено, что смена кадров в газете имеет цикличный характер. Нашей обойме были чужды зависть и непомерные амбиции, никто не считал себя лучше других. Наоборот, мы учились друг у друга, радовались каждой удачной статье, громкому резонансу. И дурачились, бывало. Однажды с Вадимом Прицкером и Колей Гаврилиным вечером ехали на трамвае по домам. В конце вагона свободными были два места. Через некоторое время пассажиры один за другим стали оглядываться. Было лестно: узнали! Через две остановки от Советской это стало озадачивать – внимание не ослабевало. Тогда мы тоже оглянулись: Гаврилин на задней площадке с блокнотом и ручкой сидел на полу, свесив ноги на ступеньку. Не сговариваясь, мы, отчаянно жестикулируя, стали громко разговаривать на тарабарском языке, вставляя случайно незабытые слова на английском. «Аттракцион» продолжался до площади Гагарина. 

В редакции иногда появлялись новые люди. Помню Руслана Карпова. Молодой, лысый, всегда улыбающийся парень. И писал неплохо. Но что-то не срослось. Как неожиданно возник, так и исчез. С Назиным вышло то же – через полгода в Ленинград вернулся. А мы остались, годы не считали, жили каждым новым днем. Оттого так быстро пролетело время.

Материалы подготовил Виктор Гончаренко, ветеран журналистики. 

Фото из Государственного каталога Музейного фонда РФ и предоставлены автором.