Родина стала мачехой для русского немца

Казалось бы, придя в этот мир, человек должен прожить достойную жизнь. Но, к сожалению, не всегда он является хозяином своей судьбы. Один рождается, как говорят, в «рубашке» и идет по жизни уверенно и легко, а другого понесет, как осенний лист, сорванный ветром, закружит, а то и бросит под ноги. Именно такая доля досталась нашему герою.Ренгольд Регушевский из поволжских немцев. Язык свой знает в совершенстве, но передавать национальные традиции по наследству даже и не пытался. Более того, имя и отчество Ренгольдович, полученные при рождении, не афишировал - называл себя Романом, чтобы вопросов лишних не задавали. Причиной всему был страх. Страх маленького человека перед большой и сильной системой. Потому как Родина не для всех становится матерью. Хоть родился Ренгольд на этой земле и считает Россию своей, но для нее он так и остался приемным сыном.
Когда немецкая семья Регушевских перебралась в Россию, никто сегодня точно и не помнит. Во времена заселения Урала и Сибири среди прочих переселенцев был и основатель рода Регушевских отец Ренгольда Ренгольдовича. Остановились они под Оренбургом в цветущей долине, где и образовали новый хутор, которому позднее дали название Цветная пустошь. Жили переселенцы в то время хорошо, не бедствовали: обрабатывали землю, выращивали хлеб, держали скот, тем и кормились. Так продолжалось до 1930 года. С началом коллективизации массовые раскулачивания посеяли хаос, голод, разруху… Из многочисленного хутора в живых остались только женщины и малые дети. В семье Регушевских уцелела лишь прабабка с четырьмя ребятишками, одним из которых был Ренгольд.
Из-за парты - в ссылку
После седьмого класса он подал заявление в Оренбургское артиллерийское училище, но сыну «врага народа» в приеме, естественно, отказали, поэтому поступил в железнодорожный техникум. Несмотря на то, что учился хорошо, в ряды комсомольцев вступить ему тоже не дали. Очередной отказ заставил парня почувствовать себя изгоем общества, что породило в душе страх за свое будущее и навело на размышления.
Великую Отечественную он встретил студентом, а в конце 1941 года уже стал ссыльным. К дому подъехала подвода НКВД, на сборы дали три часа. Так как ему уже исполнилось восемнадцать и он стал военнообязанным, отправили в трудовую армию. В товарных вагонах, под охраной, увезли в Ульяновск на строительство железной дороги. Из прибывших немцев, собранных со всей страны, организовали большой лагерь. Порядки здесь были такие же, как для заключенных – все под охраной.
- Я самый молодой, всего 18 лет, - вспоминает Ренгольд Ренгольдович, - а выглядел вообще как пацан, поэтому тяжелый физический труд оказался непосильным для неокрепшего организма. Вскоре заболел «куриной слепотой», то есть с заходом солнца практически ничего не видел. Спас лагерный повар, накормивший несколько раз отварной несоленой печенью. Этого человека я запомнил и до сих пор благодарен ему. Как только болезнь отступила – сразу на трассу, таскать тачки с землей для железнодорожной насыпи. Мне и пустая тачка тогда была не по силам, не то что груженая. Поэтому опять обессилел.
Жернова судьбы
В феврале 1943 года Ренгольд Ренгольдович был переправлен в Молотовскую (теперь Пермская) область в непроходимой тайге прорезать просеку и строить лежневую дорогу. Условия для жизни были невыносимые.
- Натянули старую брезентовую палатку человек на двести, - рассказывает Регушевский. - Двухъярусные нары из жердей и буржуйка посередине - вот и все жилище. Морозы стояли до 40 градусов, поэтому лица закрывали стегаными ватными масками. По пузо в снегу валили лес, вытаскивали деревья на дорогу, где более опытные мужики укладывали их и скрепляли. На ночлег возвращались насквозь промокшие, а обсохнуть и согреться могли лишь счастливчики, отвоевавшие себе место у печки. Ни о каких постельных принадлежностях и речи быть не могло. Каждое утро начиналось с отрывания от нар драного бушлата, который примерзал намертво. Работать продолжал, пока опять не дошел «до ручки». Лежал в палатке и от истощения не мог даже пошевелиться. Но мне повезло: как больного меня временно отправили работать на кухню. После изнуряющего труда на морозе заготовка дров и чистка котлов была чуть ли не в радость. Еды теперь перепадало больше, и я стал поправляться.
Как только Ренгольд окреп, его ждала новая ссылка - на строительство плотины будущей ГРЭС. Это был самый тяжелый участок. По двадцать часов приходилось работать с перфораторным молотком, бурить шурфы в камне. Их заполняли аммоналом и взрывали. Отдохнуть можно было только исхитрившись оборвать шланг или что-нибудь сломать. Но это удавалось редко. Охрана следила строго, и всякая умышленная поломка рассматривалась как саботаж с соответствующими выводами. Молодежь от таких нагрузок превращалась в доходяг, а люди старшего поколения просто вымирали.
Шел 1945 год. Война закончилась, но стране нужна была бесплатная рабочая сила для восстановления разрушенного хозяйства, поэтому новый этап - в украинский город Днепродзержинск на азотно-туковый завод. Немцы работали на стройке около полутора лет. Жили в бараках, кормили их так, чтоб только не умерли от голода. Но жили надеждой, что самое страшное уже позади. И именно в то время у него родилась мечта.
- Тогда у меня созрела несбыточная мечта, - говорит Регушевский. - Решил написать письмо тогдашнему министру путей сообщения Кагановичу с просьбой отправить меня в Оренбург и дать возможность окончить техникум. Министр прислал ответ: «Поступить на усмотрение местного начальства». Меня предупредили, что, если подобное повторится, будут приняты меры. На этом все и закончилось.
Сладкая жизнь на даче Сталина
В феврале 1947 года последовал новый переезд по этапу в город Гагры, на этот раз на строительство дачи Сталина у озера Рица.
- Эта стройка не охранялась, только на въезде стоял пропускной пункт. КПП полностью перегораживал ущелье, и миновать его было невозможно. Но излишней строгости там уже не проявляли. На местных базарах яблоки и груши отдавали почти за бесценок, поэтому бригадир давал деньги и отправлял меня на машинах, которые возили стройматериалы, закупать фрукты. Купленный товар я отдавал бригадиру, а тот его перепродавал. От такой комбинации у меня оставался навар, и я мог приобрести пропитание. Однажды, правда, поймали с поличным и посадили на пять суток в карцер, но «калымное» дело все равно не бросил. Такая сладкая жизнь продолжалась до августа 1947 года. Следующая ссылка была на Урал.
Последний круг ада
На этот раз в Челябинск-40. Это был закрытый город, обнесенный колючей проволокой, с круглосуточной охраной. Здесь под руководством Курчатова строился комбинат по переработке атомных отходов. По всей стране тогда действовала карточная система, а в Челябинске-40 на прилавках магазинов было все. Первое время заключенные питались в столовых для спецконтингента. Но потом им стали давать небольшие деньги на еду, что позволило питаться в общественных местах. Строительство шло быстрыми темпами, но, т. к. такое предприятие строилось впервые, часто радиация превышала норму. Неоднократно после проверок облученные продукты вывозились из магазинов и закапывались.
Только в 1953 году немцам разрешили выехать на спецпоселения. Регушевский попросился в Оренбургскую область, поближе к родным. По приезде каждый был обязан встать на учет в комендатуре и ежемесячно отмечаться. Но это казалось мелочью, которой после 12 лет лагерей совсем не придавали значения. Выселение стало его спасением. Ведь, когда в 1941-м он ходил по заводам в поисках работы, шла ожесточенная война, любой немец для окружающих был врагом, тем более сын врага народа, расстрелянного в 1937 году. Если бы это выяснилось, то получил бы 10 лет тюрьмы, а то и расстрел. Суд «тройки» был скор и жесток.
С приходом перестройки его реабилитировали, а расстрелянных жителей Цветущей пустоши оправдали посмертно. Вместе с «железным занавесом» рухнула Берлинская стена, и тысячи «русских немцев» потянулись в Германию. Но Ренгольд Ренгольдович уезжать наотрез отказался. Он решил доживать свой век на Родине, которую, как ни странно, очень любит.

А. АЛЕКСЕЕВА.