Прощай, Руслан!

Хоронить Руслана Минеева собрался, казалось, весь поселок Первомайский. Во дворе, куда заехала редакционная «Нива», с трудом нашлось место для парковки. Цинковый гроб с телом погибшего поставили возле подъезда, и полчаса все, кто знал Руслана, прощались с ним.Странный запах. Иногда он мне снится ночами, и всегда, когда чувствую его весной или летом, что-то внутри сжимается, вызывая воспоминания. Это запах теплого ветра, нагретой земли и свежей травы. Летом к этой композиции примешивается чабрец – кладбищенская трава. Он ассоциируется у меня со смертью. Казалось бы, это парадокс, ведь природа оживает, но почему-то в моей короткой жизни именно весной приходилось провожать в последний путь погибших товарищей.
Во дворе дома, где жил Руслан, было много людей в военной форме: работники военкомата, пограничники, но мне хотелось найти того, кто привез цинковый гроб в Орск, расспросить о том, как погиб Руслан. Военкоматчики сказали, чтобы я искал капитана. «Ты его сразу увидишь, у него форма не такая, как у нас. Видно, что с войны. Зря ты это затеял, журналист, правды тебе все равно не скажут». Не знаю. Офицер, приехавший из Чечни, вряд ли будет что-то скрывать, не в пример работникам военкомата, которые говорят, что призывник уйдет служить на флот, а в результате тот оказывается там, где до ближайшего моря тысячи километров. Полгода подготовки, а затем «участие в контртеррористической операции по ликвидации незаконных бандформирований на территории северокавказского региона». Именно так записывают в военные билеты участие в боевых действиях. Капитана в «не такой» форме я увидел возле гроба, подойти близко не представлялось возможным.
Судьба Руслана Минеева мало чем отличается от жизни тысяч орских пацанов. Учился в школе, потом в машиностроительном колледже. Защитил диплом, вот только корочку об образовании так и не получил – призвали в армию. Проводы отметили 26 июня 2002 года, и через полгода Руслан написал, что из дивизии выбрали 60 солдат и всех их отправляют в Чечню. Его родители – простые рабочие, правда, сейчас мать уже вышла на пенсию. Руслан – второй ребенок в семье, есть еще старшая сестра, которая воспитывает ребенка.
Еще до того, как цинковый гроб привезли в Орск, я разговаривал с депутатом горсовета В. Белобородовым. «Вы не представляете, чего стоит организовать похороны со всеми воинскими почестями. В городе приходится даже патроны холостые для салюта искать. Милиция отказалась, автоматчиков согласился выделить только орский погранотряд. Еще и неизвестно, куда выписаны проездные документы. Если до Оренбурга, то нужно будет искать машину, которая привезет гроб в Орск. Вы себе не представляете, какие приходят ответы на депутатские запросы, касающиеся гибели наших солдат, - говорил Владимир Ильич. - Хорошо, если ответы приходят вообще, ну, а то, что мной получено из прокуратуры Чечни – это полный бред».
Неизвестно, какой правды хочет добиться депутат, когда информация, которой с начала войны кормили нас электронные СМИ и «карманные» газеты, выходила насквозь лживой. Журналистов под охраной боевиков возили по Грозному и показывали зверства российских военных. Тогда было изначально заложено, что войну в Чечне обыватель будет видеть уже отраженной в кривом зеркале.
Информация – это полбеды, но как же резво научились делать деньги на крови чиновники местного уровня. В январе 2001 года в Новотроицке хоронили погибшего в Грозном Руслана Носкова. Его мать позже рассказывала, что похороны пришлось организовывать за свой счет, а военкомат только выделил автоматчиков для салюта. Деньги ушли в чей-то карман. Хочется верить, что в Орске все было по-другому.
В 14 часов бойцы погранотряда в траурных нарукавных повязках подняли гроб на плечи и медленно понесли по дороге к остановке. Следом за похоронной процессией двинулась колонна автобусов и автомобилей. Находясь в похоронной процессии, я слышал разное: что в машине, которую взорвали боевики, погиб еще какой-то полковник. Но это все народная молва. Впереди, следом за гробом, шла мать, которая незадолго до гибели сына перенесла инсульт. Рядом - белокурый солдат, тоже в «не такой» форме. Это водитель того самого БТР, который подорвали боевики. Он единственный из экипажа, кто остался в живых. «Вам бы с ним поговорить, но он сейчас в таком состоянии». Мальчишка в армейских берцах, камуфлированных брюках и куртке «эспээмке» натовского образца шел, поддерживая мать Руслана и вытирая слезы. Знакомый сказал мне, что у парня жуткий стресс – стакан с водой в руках еле держит. «Подойди после поминок. Может, успокоится, расскажет тебе, что и как».
Ни до, ни после тризны я подходить к парню не стал. Сам не знаю, почему. В глазах у мальчишки, которому наверняка недавно исполнилось двадцать, были такая боль и надлом, что бередить рану, которая сочится кровью, попросту неэтично. Ему бы домой, в родные стены. Быть может, тогда едкая боль станет медленно затухать, но она всегда будет в сердце белокурого солдата Димки. Она будет напоминать ему о себе в воспоминаниях и сновидениях. Такова участь всех, кто прошел через жерло войны и видел ее хищную пасть. Я не беру в расчет штабных крыс и толстых генералов, которые в тылу набивают свои брюхо и карманы, в то время как солдаты на передовой питаются тухлой рыбой. Это те, имя кому Легион Сволочей. Кому война, а кому мать родна.
На кладбище в поселке Первомайском рядом с часовенкой, у входа, гроб с телом Руслана вновь поставили на табуретки. Начались самые трагические минуты прощания с погибшим.
Было пасмурно, каркало воронье, и все, что происходило дальше, я воспринимал как-то по-особенному. Что-то внутри словно съежилось и очерствело. Словно не я, а кто-то другой смотрел через мои глаза. Руки предательски дрожали, и, повернувшись, я попросил знакомого:
- Борисыч, угости сигаретой.
- У меня только «Прима».
- Давай.
Затягиваясь крепким табаком, я видел рыдавших родственников, молодых ребят, которые утирали слезы. Началась траурная панихида, первым на которой выступил глава района В. Уваров, затем заместитель военкома. Но эти слова до меня долетали только обрывками. Да и что там слушать? Всегда одно и то же: «по службе характеризовался хорошо», «до конца выполнил свой воинский долг». Казенщина, которая, кажется, заучена наизусть для подобных случаев. И хотелось сказать: «Какого хрена! Что значит до конца?» До конца Руслан выполнил бы свой долг, если майским утром дома сказал: «Здравствуй, мама! Я вернулся». А то, что случилось с Минеевым, – это не до конца выполненный воинский долг. Это политическая импотенция нашей верхушки, которая допускает гибель мальчишек спустя десять лет после начала этой никчемной карманной войны на клочке суши в десять раз меньше нашей области. Битвы за нефть и возможность ею распоряжаться, за право отмывать деньги и торговать оружием.
Начался дождь, работники «Реквиема» заколачивали гроб. Мелькала выцветшая и вымокшая бейсболка с полустершейся надписью «Adidas», кто-то просовывал под гроб брезентовые лямки, и «цинк» медленно начал опускаться в могилу. Грянул автоматный залп. Один, другой, третий. Какая-то женщина, обернувшись, просила: «Ребята, пускай табуреточку передадут. Матери плохо». Люди подходили и кидали горсть земли в могилу Руслана. Отказался это сделать только водитель БТР, на котором ехал Руслан. Солдат отошел в сторону. На глазах его были слезы, а на лице играли желваки.
Свежий могильный холм вырос рядом с местом, где похоронен Герой России Дмитрий Новоселов. В толпе я заметил капитана в «не такой» форме и обратился к нему:
- Товарищ капитан, можно на пару слов? Расскажите, как Руслан служил, как погиб.
- Минеев был хорошим сержантом. Служил в роте сопровождения грузов. Часть наша находится в Ханкале. У них и командира взвода даже не было, Руслан его заменял. Тогда, 24 марта, он ехал на головном БТР в составе тыловой колонны на Ведено. Колонна отъехала примерно 6 километров от Шали, когда в «зеленке» взорвался фугас. Все, кто сидел на броне, погибли: заместитель командира роты, два сержанта и рядовой. Четверо человек. Их останки в Шали отвезли, потом в Моздок, а затем в ростовскую военно-медицинскую лабораторию, где проводили генетическую экспертизу. Из-за этого так долго погибших домой не доставляли. Один «цинк» вообще почти пустой домой ушел – от офицера один бронежилет и остался.
- А саперы место осматривали, что сказали?
- Да ничего не сказали. Они вообще эту дорогу каждый день проверяют, да толку от этого. Они прошли, а следом - боевики с фугасами.
Подошла старушка и спросила капитана:
- Сынок, а скоро там кончится все это?
Офицер достал сигарету, глубоко затянулся и тихо сказал:
- Война там не кончится никогда.
На следующий день после того, как стало известно о гибели сержанта Минеева, орская делегация во главе с заместителем мэра Г. Эппом отправилась в Севастополь на празднование 35-летия дивизии надводных кораблей. В Севастополе сейчас, наверное, тепло, и ветер приносит с моря запахи иные, чем здесь. Там не пахнет смертью. На кораблях в строю отглаженные вышколенные матросы и старшины, и нет таких, кто смотрел бы со слезами на гроб погибшего товарища, сжав зубы и кулаки. Прощай, Руслан!

Фото Д. Бикбова.