Плакальщицы

Она умирала тихо, словно боялась затруднить кого-нибудь из родных. Последние дни уже никого не узнавала и ни с кем не говорила, точно простилась с бренной жизнью, но никак не решалась переступить заветный порог. Все восемь дочерей были рядом, готовясь в любой момент исполнить свой долг, к которому они готовились с самого детства.Еще у древних славян считалось, что умершие могут мстить живым, поэтому, чтобы задобрить их, старались громко плакать или нанимали профессиональных плакальщиц. Если покойник оплакан («обвыт») надлежащим образом, то душе его будет спокойнее. В это свято верили в местечке, где родилась и долгое время жила Варвара Константиновна. В круг обязательных знаний сельчан входили основные молитвы, национальные песни, свадебные и погребальные обряды. К примеру, смертную одежду готовили заранее, шили непременно иголкой от себя, а иначе пострадает кто-нибудь из семьи, свято верили в другие приметы. Особого умения требовало оплакивание. Это когда о покойнике нараспев вспоминалось все самое лучшее, чтобы вызвать слезы у окружающих.
Когда мы зашли в дом, родственники умершей мирно обедали. Увидев гостей, несколько тетушек тут же отправились в комнату, где стоял гроб, и принялись причитать, вспоминая, что покойная говорила в последние дни, какой у нее был характер, и как все ее любили. Свидетели оплакивания не успевали утирать слезы, некоторые рыдали. Плакальщицы менялись, менялись и желающие проститься.
А на следующий день с покойницей прощались без музыки, под безутешный плач и причитания.
Профессиональных плакальщиц нынче не сыскать, а дети скорбеть не умеют. Похоже, мы потеряли что-то очень ценное, и жаль, что порой это не осознаем. Философы считают, что смерть – самое главное событие в нашей жизни, потому что все будущее бессмертной души, нашего истинного «я» зависит от момента перехода. За переход одной души я точно спокойна.
На поминки вместе с соседями и родственниками пришли две незнакомые женщины, одной – давно за пятьдесят, другой – лет тридцать пять. Помянули ту, которую не знали, а напоследок все оставшееся на столе сгребли: соленую рыбу, колбасу, блины, недоеденные кашу и картошку – все в один мешок. Никто и опомниться не успел. Мы гадали, как они все это будут есть – после сортировки или так. Говорят, эти женщины знают про все похороны в районе и, хотя нигде не работают, на голод не жалуются. А пакеты набивают едой для детей. Дураки почему-то очень плодовиты. Ребятишки, понятное дело, тоже того… На мои похороны придут и на ваши, чтоб детей своих накормить.
По обычаю родственники навещают погребенного на следующий же день. Вот и мы пришли и ахнули. На могиле нет ни одного веночка. Говорят, воровской бизнес на кладбище отлажен четко. Бумажные цветы аккуратно снимают с остовов и продают изготовителям венков, а то и воруют венки целиком. И всем вроде бы хорошо. Производители снова продают свои цветочки-лепесточки, получают солидную прибыль, воры – при деле. Вот и выходит, что один и тот же венок кочует с одних похорон на другие. Пресечь «веночный» бизнес довольно просто – достаточно охранять свежие могилы. Правда, делать этого никто не собирается.
А вообще, страшно подумать, сколько людей на чужом горе кормится. Нынче похорон, что свадьба – только деньги готовь. Дерут – не стесняются, потому что знают, все равно кровные отдашь, чтобы «все как у людей», по-человечески.
Многие наши беды оттого, что современная жизнь направлена на отрицание смерти. Для многих смысл жизни в погоне за наслаждениями – в той или иной форме получить удовольствие или развлечение. Когда человек умирает, при нем находятся, да и то не всегда, медсестра или санитарка, редко врач, еще реже – родственники. Короткая церковная служба, а часто и без нее, несколько по-хвальных слов, траурный марш в знак особого почтения и быстрые похороны. Траура почти не носят – поскорее забыть. На кладбища ходят все реже. В своем «Раковом корпусе» Солженицын писал: «Он (Ефрем) вспоминал, как умирали те старые в их местности на Каме – не пыжились они, не отбивались и не хвастали, что не умрут – все принимали смерть спокойно. Не только не оттягивая расчет, а готовились потихоньку. И отходили облегченно, как будто просто перебирались в другую избу. А здесь, в клинике, уж и кислородную подушку сосет, уж глазами еле ворочает, а языком все доказывает: не умру!». Не думать гораздо проще.
В каком-то заграничном фильме показывали огромный плакат с надписью: «Это первый день твоей оставшейся жизни». Повесить бы его в центре города вместо какой-нибудь рекламы сигарет. Может, тогда появится желание думать, что сделал, совершил на земле. Воры перестанут охотиться за венками, изготовители похоронных атрибутов – за деньгами, а мы, наконец, остановимся, чтобы подумать о главном.