Кровь людская – не водица…

Вечером 21 июня 1941 года Лидия Михайловна слушала радио. Синоптики предсказывали небольшие осадки. Однако утро выдалось на редкость безоблачным. Но, когда солнце забрезжило над сонным Киевом, в городе узнали о страшном горе – войне. – Я тогда училась в Первом киевском медицинском институте на факультете стоматологии. Только что сдала последний экзамен, 22 июня должен был состояться выпускной бал. Мы с мужем, который тоже стал врачом, поженились еще на четвертом курсе, и перед нами открывалась новая жизнь, какие только планы мы ни строили. Но война изменила все, – вспоминает Лидия Михайловна Ухлина, бывший военврач.
Утром над городом кружились черные стаи фашистских стервятников. Сыпались бомбы, гудела земля. Ухлину с мужем в тот же день вызвали в военкомат. Ее определили во второй медицинский корпус Четвертой армии, базировавшейся в Шепетовке, что в Львовской области. Мужа отправили на другой фронт. Какая тут семья? Какие муж да жена? Родина отправляла людей туда, куда требовалось в военное время.
Палаточный госпиталь, где Лидию Михайловну определили в хирурги, шел вместе с войсками, отступая все дальше и дальше. Буквально по пятам шла армия Паулюса, которая пробивалась к Сталинграду. Госпиталь потеснили до самого Северного Кавказа. Ухлину перевели в управление по эвакуации гражданского населения. Немцы стояли неподалеку, в Моздоке. Дальше отступать было некуда. Разве что в безлюдные горы.
Ожесточенные бои близ Моздока, казалось, не прекратятся никогда. И только после победы под Сталинградом перевели дух. Появилась уверенность, что уж теперь-то все пойдет как надо. Ухлину срочно вызвали в Москву, присвоили звание военного врача третьего ранга и снова отправили на фронт, теперь уже – Первый Украинский.
– Госпитали того времени – это страшная картина, – рассказывает Лидия Михайловна. – Мы работали как каторжные, по двадцать часов в сутки. Не хватало донорской крови. А на хирургических столах – молоденькие мальчишки, рядовые солдатики. Они и жизни-то еще не видели, а уже пора умирать. Но все равно процентов 80 раненных мы сумели вернуть в строй.
А однажды привезли мальчика лет восемнадцати. Снарядом оторвало ногу. Нужно было срочно перелить кровь. Но вот беда: никак не можем найти вену. Видимо, произошло сильное сужение от болевого шока. Глаза у него стали стеклянными, он выхватил ампулу с кровью из моих рук, откусил головку и выпил. А потом закричал: «Ну, сделайте хоть что-нибудь, я жить хочу! У вас тут, в тылу, все живы!».
Я не выдержала и расплакалась, ведь на войне погибла почти вся моя семья. И муж, и отец, который работал в НКВД и пал смертью храбрых при окружении Чернигова. Маму успели эвакуировать в тыл, но вот куда – неизвестно. И все равно. Разве можно было возразить умирающему? Не рассказала я и про то, как в самом начале войны наш передвижной госпиталь разбомбили под Гродно, и я чудом осталась в живых, разве что с сильной контузией…
Эти и другие жертвы оказались и впрямь не напрасными. Спустя два года враг был повержен. Победу Ухлина встретила в 60 километрах от Берлина, в одном из военных госпиталей. Оккупационными войсками тогда командовал маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский.
Лидия Михайловна вспоминает, как вскоре, менее чем через год, состоялись первые послевоенные выборы в Верховный Совет СССР. Прославленный маршал баллотировался там же, в Германии и, естественно, без больших хлопот стал депутатом.
– Став депутатом, Рокоссовский сразу же сумел улучшить снабжение всех госпиталей. К примеру, в нашем госпитале было 200 коек, а он добился, чтобы стало 400.
Как-то маршал приехал к нам в медсанчасть с проверкой. Кроме начальника госпиталя никто не знал об этом приезде. У меня было свободное время, и я сидела в палате тяжелораненых. Читала им стихи, которые сама очень любила: Пушкина, Ахматову, Есенина… В этот момент в палату вошел Рокоссовский.
– Что это такое? – спросил он, услышав еще в коридоре, как я читаю стихи.
– Тело мы лечим хирургическими методами, а душу – стихами, – сказала я.
Стихи Есенина! Да еще в те годы! Удивительно, но никакого нагоняя я не получила. Напротив. Вызвали меня к начальнику госпиталя и предложили надолго остаться военным врачом. Я ответила, что хотела бы подумать. А мне надо было разыскать маму. Подняв документы, написав кучу писем в инстанции, я наконец-то получила ответ, что ее эвакуировали в далекий и незнакомый мне Орск. Там мы и встретились, два маленьких осколочка большой семьи. Уже на второй день устроилась в больницу Тульского патронного, ныне механического завода. Средств возвращаться на Украину не было, и мы остались здесь. Работала лицевым хирургом.
Но война не отпустила меня до конца, сказалась контузия, коллеги поставили диагноз: болезнь Паркинсона. Первая группа инвалидности? Я не могла без работы и упросила ВТЭК разрешить труд. Так я стала физиотерапевтом.
Одна тоже не осталась. Встретила хорошего человека, прожили 28 лет душа в душу, а вот детей Бог не дал, видимо, сказались контузия и военные переживания. Как-то брат посоветовал:
– Что ж одной-то мытариться? Вон сколько сирот после войны осталось. И ребенок семью найдет, и ты отогреешься возле него душой.
А что? Она решилась и усыновила мальчишку 6 месяцев от роду.
– Сейчас ему 54 года, большой уже мальчик, – улыбается Лидия Михайловна. – Не пожалела никогда, что так поступила.
Война огненным колесом коверкала и корежила судьбы, но русский народ, что трава, сколько ни пригибай, ни топчи, выпрямится и пышней будет. Вот только кровь людская – не водица…
М. Широков,
слушатель школы “Репортёр”.