Посулы вместо денег приходят приходят ветерану

Этому человеку пришлось пройти через множество тяжких испытаний. Слово «репрессия» он впервые услышал в 6 лет и с тех пор узнал, что такое быть раскулаченным.Помимо родителей и бабушки, в семье было четверо детей. Отец Григория Дмитриевича совместно с братом держал кожевенную мастерскую. Это был единственный источник дохода, причем за выполненные услуги люди расплачивались в основном хлебом.
В состав поместья входили деревянный дом из четырех комнат, конюшня, овчарня, курятник и огород. В декабре 1932 г. главу семейства Соустиных неожиданно посадили... Через год отец вернулся из заключения покалеченным: не сгибалась рука. Радость от долгожданной встречи с близкими длилась недолго. Однажды ночью возле их дома вновь появились вооруженные люди. Семью усадили на сани, не разрешив брать с собой ничего из вещей и продуктов, и отвезли на выселки. Так Соустины попали в поселок для репрессированных. Посреди захолустья стояла единственная изба жалкого вида, в ней уже жили Мельниковы, которых постигла та же участь... «Первопроходцы» приютили новеньких в своей лачуге до весны. Дальше им предстояло обживаться самостоятельно.
Когда Дмитрий Алексеевич отстроил что-то вроде жилья, поселок уже разросся до 10 дворов. Людям запрещалось даже выращивать овощи, кроме картофеля, да и его количество строго ограничивалось...
– Картошки обычно хватало до середины зимы, – вспоминает Григорий Дмитриевич, – да и то с учетом питания один раз в сутки. Детьми мы бегали в соседнюю деревню, где находилась овощная база. Рядом с ней подбирали отбросы и приносили домой.
За пропитанием «социально опасные элементы» ходили в лес. Собирали все, что можно было пустить в еду, а если повезет – ягоды и грибы. Питьевая вода ценилась на вес золота. Зимой приходилось пить растопленный снег. Единственной «привилегией» репрессированных являлось разрешение на посев 300 гектаров ржи для всего поселка.
Жизнь на выселках напоминала отбывание срока в лагере, только здесь не заставляли работать. Людей лишали всего, что хотя бы отдаленно напоминало структуру гражданских взаимоотношений.
Чтобы как-то накормить супругу и малых детей, труженик Дмитрий Алексеевич неоднократно рисковал своей жизнью. Украдкой среди ночи он ходил в соседние поселения и договаривался о выделке кожи животных, шедшей на изготовление сбруй, ночью же и работал. Обычно за труд расплачивались ячменной или просяной мукой.
Но не только забота о пропитании детей волновала родителей.
Все чаще по утрам то в одном, то в другом доме раздавался отчаянный женский плач. Значит, ночью здесь побывали милиционеры и увезли главу семейства на последний в его жизни допрос. Нередко бывало, что женщины, отправляясь в лес за грибами, находили в оврагах тела расстрелянных мужей. Чтобы избежать этой участи люди убегали из поселка. Совершили побег и Соустины. Григорий Дмитриевич до сих пор помнит, как однажды в Богдановке ему пришлось взять суму и отправиться просить милостыню у местных жителей. Подростку отказывали в куске хлеба, и тогда он убегал прочь от стыда и унижения.
Затем был поселок Полудни Куйбышевской области, где Гриша пошел в школу и с отличием окончил первый класс. Председатель сельсовета сообщил Соустиным, что не может больше их укрывать, и попросил покинуть поселок.
– Не помню, как мы оказались в Казахстане, – рассказывает Григорий Дмитриевич. – Не знаю, сколько бы длились наши мытарства и чем бы они закончились, если бы в 1940 году отец не встретил вербовщика. Так мы оказались в Оренбургской области.
После войны Григорий переехал в Орск, где большую часть жизни посвятил труду на местных предприятиях: завод им. Чкалова, ЮУМЗ, ТЭЦ. Здесь он получил двухкомнатную квартиру, женился, вырастил троих детей. Гордость Соустина – сын старшей дочери, которая живет в Подмосковье. Молодой человек уже несколько лет преподает в одном из американских университетов.
Но как бы ни радовали дети и внуки, боль от пережитых лишений до сих пор не дает покоя. Да разве можно забыть об унижениях и несправедливости власти, которой был предан и верен до последнего?
В октябре 1991 г. вышел закон «О реабилитации жертв политических репрессий». Согласно ему «реабилитированным лицам и их наследникам возмещается причиненный в связи с репрессиями материальный вред за счет республиканского бюджета Российской Федерации». Однако выплаты государство производило только до 1997 г., и Григорий Дмитриевич не успел попасть в число получавших компенсацию, вот уже 10 лет Соустин стучится в двери правосудия, но безрезультатно. Неоднократно обращался в администрацию Президента В. Путина, но получал отписки вроде этой: «На местах созданы специальные комиссии, которые на основании необходимых документов, подтверждающих факт конфискации имущества, его состав, выносят заключение и передают его в органы исполнительной власти субъектов РФ для принятия ими решения о возврате имущества, возмещении его стоимости или выплате денежной компенсации».
Специальные комиссии на местах, в свою очередь, ссылаются на вышестоящие органы и не берут на себя ответственность за принятие решения. Замыкается круг, состоящий из бумажной волокиты.
Многие знакомые уже стали посмеиваться над пенсионером, что он-де зря теряет время, никто ему ничего не возместит, «надеяться на наше государство – дело неблагодарное». Но Григорий Дмитриевич до последнего не сдается. Он уверен, что его обязательно услышат.
Н. ЗАХАРОВА.
P. S. Согласно внесенным изменениям в п. 5 ст. 16 закона «О реабилитации жертв политических репрессий», вступившим в силу с января, реабилитированные лица, чье имущество сохранилось, но не подлежит возврату, имеют право на компенсацию в размере не более 10 тыс. рублей за все имущество, включая жилые дома. Вот и выходит, что даже в случае удовлетворения просьбы Григория Дмитриевича никакая максимальная компенсация не оправдает затраченных пожилым человеком усилий на восстановление справедливости.