СКОВАНЫ “БРАСЛЕТАМИ” НЕЖНЫЕ РУКИ, освободят ли девчонку от муки?

Думала ли я сидя в ранней юности за партой, что пройдет совсем немного времени, и буду лазать по кустам на участке своей родной 52-й школы вся в репьях, паутине, мятой блузке, драных джинсах и - о, ужас! - без грамма косметики на лице? К тому же закованная в самые настоящие милицейские наручники, от которых на запястьях до сих пор остались следы, мои нежные косточки ноют, а прохожие, глядя на красные полоски на кистях рук, косятся подозрительно. Нет, не думала! Мне хотелось зайти в школу с гордо поднятой головой и взять интервью у директора. Но, как говорит злорадно-издевательским голоском деревенского простодыры юморист Евдокимов, судьба-а-а-а. Судьба репортерская, а также старшие товарищи по ремеслу довели меня до жизни такой.Началось, как обычно, с разговоров о насущном. “Не худо было бы вызнать, товарищи репортеры, как обстоят в нашем городе дела по части криминогенной обстановки в районе улиц Ашхабадской и Тбилисской. Промышляют ли там варнаки героином и самогоном, штампуют ли фальшивые доллары и не наладили ли торговлю оружием? Что-то из тех краев давно ничего не слышно”, - примерно так мыслил вслух наш редакционный массовик-затейник Евочкин. Вслед за тем, объединившись с фотокором Горбуновым, пригласил меня на доверительную беседу. И - как резиновой дубинкой по почкам. “Бандиткой, сбежавшей от милиции, будешь? Бить для достоверности не станем, но в наручники закуем. Как это тебе?”- спрашивали старшие коллеги, немало успевшие на своем веку почудить. Я в ответ только улыбалась. “Улыбка у тебя хорошая, виноватая, - продолжали они. - Как будто каешься перед людьми за какие-то серьезные грехи и ждешь от них сочувствия. Нам такое как раз и надо. Браслеты наденем - твоя задача в криминогенно опасном районе сыскать людей, которые согласятся от наручников освободить”. Только тут до меня дошел весь ужас задуманного.
- Да вы знаете, что с девушкой со связанными руками в тихом месте у нас сделать могут?! - возмутилась я.
- Не бойся, подстрахуем по полной программе, - так уверенно отвечали мужчины, что я смирилась с неизбежным, покорно подставила руки и «оковы тяжкие» противно лязгнули на запястьях. Эх, кабы знать тогда, чем все это закончится... Но, как говорят в определенных кругах, знал бы прикуп - жил бы в Сочи (до сих пор из образа выйти не могу!).
Добрались мы во двор 52-й школы, на перекресток дорог, ведущих на Ашхабадскую и Тбилисскую. Меня, бедненькую, мужики затолкали в кусты и оставили на съедение молодым комарам, а сами, гады, скрылись с ключом от наручников где-то за горизонтом, сунув на прощание канцелярскую скрепку: “На, если с помощью этой загогулины кому-нибудь удастся отомкнуть замок - твое счастье. Если обижать станут - кричи громче, рядом будем”. А мне хотелось не кричать, а горько плакать от жалости к самой себе. Решила со всем этим поскорее закончить. По школьному двору гуляла дама с собакой. Хорошая такая собачка. Бульдог, кажется. Я ее (даму, а не собаку, разумеется) попросила жалостливо: “Тетенька, милая, меня менты-изверги захватили за то, что самогонку продавала. А у меня - трое детей голодных дома, мужик в тюрьме, сама без работы, кормить кровинушек нечем, вот и пошла торговать. Они меня - в наручники, грозят в КПЗ запрятать. Бежала я от них. Не дайте детям сиротками остаться, отомкните эти чертовы браслеты, у меня и скрепочка имеется. У сержанта, когда тот протокол писал, сперла...”. Вслед за этим надумала немного поплакать, но едва не была сметена с ног мощным рыком (дамы, а не собачки, разумеется): “Видела я вас троих - все из одной шайки. Щас как скомандую псу - он с вашей троицы штаны спустит!”. Не знаю, спустил бы милый песик штаны с Евочкина и Горбунова - из них двоих лишь фотокор изредка светился козырьком бейсболки где-то вдали за деревьями, а вот целостность моих джинсов была явно под угрозой. Пришлось потихоньку отступить на заранее подготовленные позиции.
Потом была девушка, которая, узнав, за что меня взяли, убежала, словно я призналась ей не в продаже самогона, а в убийстве президента Кеннеди. Потом был молодой человек, ругнувшийся матом. Потом еще были люди... Почему-то всякий нормальный гражданин шарахался от меня, как от прокаженной, иные даже грустную историю моей жизни до конца не выслушивали. И мне уже казалось, что придется разделить участь узника замка Иф и оставаться навеки в кандалах. Однако вскоре на меня наткнулись две девушки. По одежде и облику - пролетарии, прошедшие огнь и воду. Ой, как искренне они мне сочувствовали, как переживали! Увели в сторонку, усадили поудобнее на травку и, взяв в умелые руки скрепку, что-то на ней погнули, сунули в замок наручников. Не поверите - что-то там щелкнуло раз и другой! И тут над нашей теплой компанией раздался голос Григория Анатольевича Горбунова: “Чем занимаемся? Двух маленьких парнишек здесь не видели?”. Девки ошалели от могучего облика невесть откуда взявшегося человека, я же лишилась дара речи: “Какие еще два мальчишки и что вообще происходит в тот момент, когда руки мои почти уже свободны?”. Горбунов продолжал: “Я - школьный сторож, ребятишек ищу, полы должны были мыть...”. Хорош сторож с японской камерой в руках! Как потом выяснилось, он почувствовал что-то неладное, смущенный страшным видом помогавших “подруг”, и решил вмешаться, сменив на время профессию. Девки после того, как пришелец назвался сторожем, немного отошли от шока. Закрыли меня тощими спинами и ответили:
- Нет, не видели мы мальчишек!
- Ну так коли увидите, пошлите ко мне. И сторож, щелкая кнопками дорогущей техники, для приобретения которой его коллегам потребовалось бы охранять школу лет триста, ушел. А девчонки еще долго обсуждали странное поведение непонятного мужчины. Явилась еще одна подруга в синей блузке. Стали ковырять “браслеты” все вместе. Еще что-то щелкнуло! Потом затихло. “Больше не сможем. Пошли к Костику, он все сделает”, - позвали сочувствовавшие. К железных дел мастеру Костику мне идти совсем даже не хотелось. А девчонки, участливо заглядывая в глаза, тянули под руки: “Пойдем, не бойся”. Я что-то лепетала, а сама вертела в разные стороны головой, но моих спасителей нигде не было! Даже “сторож” Горбунов со своими мальчишками пропал. Снова захотелось поплакать.
Оказалось, что никто никуда не пропадал. Заметив, что меня уводят едва ли не силой, фотокор на хорошей спринтерской скорости обежал школу и сигнализировал загоравшему в другом углу сада Евочкину: “Ринку уводят!”. Евочкин Николай Александрович по привычке сначала громко вспомнил прародительницу. Потом завязал волосы в хвостик, вывесил на грудь аккредитационную карту орского УВД со своим портретом пятнадцатилетней давности и грозным автографом полковника Реймера и побежал мне на выручку, издали чем-то напомнив киношного мента Казанову, спешащего в ларек за пивом.
- Так ты, стерва, скакать по городу от меня будешь?! - разорался на меня запыхавшийся Евочкин и ухватил за наручники так, что по-настоящему стало больно. И зачем-то спросил троих «подруг», сунув им под нос аккредитационную карту: “Подпись Алексан Алексаныча Реймера видите?!”
- Видим,.. - с почтенным трепетом в голосе отвечала за всех девушка в синем. - А мы тут ни при чем, она сама пришла...
- А какого... этого вы здесь стоите, в милицию не звоните - не видите, девка в бегах, в браслетах?! - продолжал орать репортер, а наручники все сильнее стискивали мои запястья.
- Так она говорит, что ваши за самогонку ее взяли...
- Ты что из себя строишь, коза брянская, с каких это пор за самогон на бабу браслеты надевают! Она полкило герыча скинула на Ашхабадской. В той самой квартире, где хозяев сегодня порезали, ее отпечатки нашли. Она во время следственного эксперемента бежала. На ней и ее хахале, который сейчас на нарах парится, кроме герыча еще и пара трупаков, наверное, а вы тут сопли распустили...
Мне от этих слов стало как-то нехорошо. Девки опешили, а Николай Александрович, ведя себя совсем неподобающим для обладателя аккредитации образом, вдруг набросился на подошедшего Григория Анатольевича:
- Ты кто?!
- Сторож здешний, - удивленно отвечал Горбунов, знакомый с Евочкиным многие годы.
- Кто разрешил съемки? Пленку засветишь при мне и прямо сейчас. Телефон в твоей школе есть?
- Есть...
- Иди, звони 02, вызывай машину. Скажи - взяли сбежавшую сбытчицу наркотиков, подозреваемую в двойном убийстве!
У девок всякое желание вести меня к Костику пропало. Арестовавший меня “сотрудник” отогнал их простым способом:
- Понятыми согласны стать?
Девки при слове “понятые” аж в лице изменились и хором признались: “Нет!”.
- Тогда валите, пока не повязал, - милостливо разрешил Николай Александрович и те исчезли, так и не поняв, что здесь происходило. Ну и дела...

Все-таки лихие нравы царят в нашем городе, коли человек, ковыряющийся в кустах с наручниками, удивления никакого не вызывает и с легкостью отыскиваются люди, согласные ему в беде помочь. Или вправду Орск становится вторым Чикаго?
А я теперь не знаю, сбудется ли голубая мечта взять интервью у директора родной школы. Моей сестренке под большим секретом уже успели рассказать, как меня на пришкольном участке оперативник с косичкой взял с мешком героина. Что теперь в школе о своей недавней выпускнице подумают? Прямо не знаю...