Узники концлагерей: их осталось около тридцати

– В 1941 году нашу деревню в Смоленской области оккупировали немцы. Она располагалась в двадцати километрах от Ельни – крупного железнодорожного узла, который шесть раз переходил от немцев к нашим. Бои шли нешуточные, – рассказывает М. Жуков, бывший узник концлагеря.
– Мне было семь лет, когда началась война. Мы с друзьями пасли скот. Вдруг послышался гул самолетов. Мы кинулись врассыпную. Раздался звук падающего снаряда, меня накрыло землей. Очнулся, побежал в деревню. И не понял, что меня ранило.
К нам в хату часто заходил немецкий офицер, на ломаном русском просил, чтобы ему приготовили драники. Мама готовила, кормила его. Зашел и в тот день. Услышал мой стон, насторожился. Решил, что я раненый партизан, на руках отнес в машину. Мама плакала, не знала, что меня отвезут на операцию, думала, забирают навсегда.
В концлагерях я побывал дважды. Однажды в марте в деревню пришли партизаны. Мимо по тракту шел карательный отряд, услышав выстрелы, зашли в деревню, открыли прицельный огонь по хатам. Мы лежали на полу, боясь шелохнуться. Затем немцы стали заходить в избы и выгонять жителей на улицу, а деревню сожгли.
Мать нашла в соседней деревне знакомых. Нас приютили. Прожили недели две, как пришли партизаны, а за ними каратели, и снова весь ужас повторился: селение заполыхало. А сельчан собрали и погнали. Загнали в конюшню, мы решили, что нас сейчас подожгут. Но утром повели дальше, пока не добрались до уцелевшей хаты. Около ста человек туда разместили и оцепили территорию.
Нас не кормили, выпускали только одного человека из семьи за едой. Если до пяти вечера не возвращался, семью расстреливали.
В основном отпускали за продуктами детей. Мы ходили за десять километров в ближайшие села, деревни, просили еду.
Через два месяца нас освободили. Вернулись в родную деревню к бабе Анюте. В это время в районе Ельни шли ожесточенные бои. По ночам мы слышали, как взрываются снаряды. Один из них попал в дом Анюты, и мы снова остались без жилья.
Немцы погнали беженцев в Рославль. Тысячи людей расселили по баракам, оцепленным колючей проволокой, с вышек велось наблюдение. Кормили баландой два раза в день и хлебом с опилками. Взрослых гоняли на строительство оборонительных сооружений.
Однажды утром проснулись и увидели, что охраны нет. Счастливые, мы отправились по домам.
В нашей деревне из мужчин осталось только два деда. Они помогали строить жилье. Мы с сестрой разрывали блиндажи и тащили бревна к месту строительства. Так у нас появилась маленькая хатка, стали обживаться. Весной засадили огород. Война лишила нашу семью отца, младшей сестренки и бабушки.
Жена Жукова, Валентина Васильевна, тоже узник концлагерей. Они до сих пор вспоминают оккупацию, голод.
Живут вместе 53 года. Трое детей давно выросли.
– Нынешнее поколение не умеет прощать, – считают Жуковы, – чуть поругались – разбежались по разным сторонам. У нас тоже всякое бывало: недопонимание, выяснение отношений. Но нам нечего было делить и мирились.
Накануне Дня освобождения узников концлагерей супруги придут в Управление социальной защиты населения Октябрьского района. Бывших узников в районе осталось около тридцати. Выпьют чая с тортом, помянут тех, кто не выжил...

Алена Кудрявцева, слушатель школы «Репортер»