Афганские были

Офицера сухопутных войск Андрея Щербатова знали в Афганистане как автора десятков «афганских» песен и стихов, размноженных на аудиокассетах. С 1983 по 1985 год служил в Западном Афганистане, в Шиндандском мотострелковом полку. Затем – Прикарпатье и Дальний Восток. В 1989 году капитан Щербатов уволен в запас по сокращению штатов. В позапрошлом году вернулся в родное Оренбуржье. Активно сотрудничает с «Орской хроникой». В преддверии очередной годовщины вывода советских войск из Афганистана предлагаем вашему вниманию ряд зарисовок и стихотворений, посвященных «афганской» тематике.

- Эй, подойди сюда! – окликнула меня незнакомая грузная фигура, едва проглядывающая сквозь колючую проволоку и пыль, без конца поднимаемую ветром. На неприветливой упитанной физиономии значилось некоторое напряжение, свойственное проверяющим разного калибра, нужным здесь, в Афгане, как деревянный обод в запасном колесе.
Мы только что спустились с «точки» за продовольствием на очередные десять суток, и механик Болтобаев задним ходом загонял бээмпэшку на стальные лежни в парк, чтобы потом, отпустив ручник, завестись при съезде: изношенный аккумулятор необходимой зарядки не давал.
В этот момент я семафорил водителю, как заруливать, чтобы не сорваться с лежней. И тут - совершенно некстати - оклик! Я обернулся, а машина, промахнувшись, сорвалась-таки и плюхнулась на правую лежню всей тринадцатитонной тушей, беспомощно наматывая гусеницы в десятке сантиметров от земли. «Чёрт подери!», – выругался я чуть слышно, но все-таки подошёл к этому самому проверяющему, поджидающему с другой стороны колючки.
- Ваша фамилия?
- Лейтенант Щербатов. А вы, извините, кто будете?
- Подполковник Белоцерковский!
Действительно, на каждом погоне сидели две большие звёздочки.
– Что у вас за вид, лейтенант! Без головного убора! Бушлат расстёгнут! И…
- Товарищ подполковник,– оборвал я на полуслове, – вы видите, чем я занимаюсь? Не мешайте, пожалуйста!
И повернулся, чтобы уйти назад, к зависшей на лежне БМП.
- Э-э, стой, кому говорю!
Я повернулся и услышал «архиважную» для себя новость:
- Вам, лейтенант, – выговор!
- Да сколько угодно!
И, махнув в сторону рукой, пошёл за автопокрышками, чтобы, подложив их под гусеницы, помочь машине сползти со стального насеста.
Вот так и состоялось знакомство с подполковником Белоцерковским, назначенным к нам, как выяснилось, заместителем командира полка по политической части. И пока не настала замена, пришлось встречаться с ним не раз и не два. И похоже, обоюдной симпатии не испытывали. Тем более, что «дражайший» подполковник вскоре попал-таки в историю, автором которой, как сказывают, сам же и явился.
Ну, а началось всё с того, что отправился Белоцерковский в свой первый рейд в район старого Шинданда. Особых столкновений с «духами», слава Богу, не случилось, по крайней мере, в районе пребывания полкового начальства, и всё бы ничего, но, вылезая из бронетранспортера, товарищ подполковник не закрепил как следует крышку люка, и та возьми да и хлопни по пальцам. Больно, ничего не скажешь. Зато – первое боевое крещение! Более того, боевое ранение – так рассудил замполит. И, вернувшись после «баталии» в штаб, собственноручно занес себя в список раненых и отличившихся, описав вышеупомянутую историю как «ранение средней степени тяжести». Между тем, известно, что ранение в боевых действиях каждому, кто служил в Афганистане, автоматически давало право на награждение. Минимум - медалью «За боевые заслуги».
И это было бы еще терпимо. Но Белоцерковский, как штатная единица руководства полкового звена, «приговорил» себя к... ордену Красной Звезды.
И ведь почти получил! Но, как говорится, жадность фраера сгубила. Показалось мало одной награды. Захотелось ещё и ордена Славы. Хотя, заметьте, право на него имеют исключительно военнослужащие срочной службы. Солдаты и сержанты, то есть, но уж никак не лейтенанты - капитаны, а тем паче - подполковники. Видать, наш «герой» излишне понадеялся на жернова бюрократической машины. Мол, заглотят бумаги – выплюнут ордена.
Вышел натуральный перебор.В ходе проверки солдатских списков, перед самой отправкой в Москву кому-то из особистов на глаза попалась знакомая фамилия. «Не родственник ли нашего замполита?» – таковым было первое предположение. Стали проверять. И надо же! – никакой это не родственник, а самый что ни на есть натуральный подполковник! Как попал к солдатам? Стали разбираться. И докопались – особисты это умеют – до «ранения средней тяжести», до туго забинтованного пальца, который замполит ни от кого не скрывал. Ну, дела!
Извлекли, значит, фамилию из солдатского и офицерского списков, но приунывший, было, замполит все равно не прогадал, поскольку успел получить весомую денежную компенсацию (в виде нескольких «чековых» окладов) за вышеуказанную травму на производстве.
Что и стало притчей во языцех для всего нашего полка. Прозвище за подполковником закрепилось соответствующее - Бриллиантовый Палец. Так и величали. Затем для удобства произношения немного сократили:
- Сюда Палец не заходил?
- Да в штаб, кажись, Палец пошел..
Ну, и так далее. Должность и партийность ему, правда, сохранили, чтобы не подвергать сомнению устои номенклатуры, а вот бриллианты, как говорится, достались диктатуре пролетариата…

Их было четверо во всей пятой «мотострелецкой» роте. То есть были, конечно ещё татары и даже чуваши , но эти – особенные, в смысле дружбы. Один за всех и все за одного. Ведь, как известно, земляки у тюркоязычных – все равно, что братья.
Как сейчас помню: старший сержант Марданов, старший сержант Зиннуров, младший сержант Давлетов, а Мухаметшин, тоже с двумя тонкими лычками на погонах. Дружили они с самой Кзыл-Ординской учебки. Держались вместе, хотя, конечно, и Зиннуров, и Марданов всегда играли роль старших по званию. Мы про них напевали в шутку: «Четыре татарина, четыре татарина, а пятый – армян». Кстати, был и пятый. Неунывающий и непринуждённый Карабан с Западной Украины. Фамилия, действительно, «армянила», по крайней мере - на окончании, однако был он для четверки не земляком, не татарином, а просто приятелем-рядовым.
Так и прослужили полтора года в Шинданде, покуда не пришёл долгожданный дембельский март. Открылись широкие шлюзы замены. Трижды в неделю с нашего шиндандского аэродрома взлетал самолёт, держа курс прямо на Ташкент. И в обычных-то войсках, где-нибудь в Союзе, ждёт не дождётся солдат увольнения, а здесь, в Демократической Республике Афганистан, ожидание множилось на местный коэффициент нетерпения и надоевшей до кома в горле войны. Все четыре татарина, разумеется, собрались лететь вместе. Но, как бывает в армии, да и на «гражданке» тоже, надеждам не суждено было сбыться. Причина банальная: на каждый вылет давали разнарядку: по одному лишь человеку от каждой роты. Один летит – другому, значит, двое суток в очереди.
Первому дозволили убыть старшему сержанту Марданову, заместителю командира первого взвода. Можно было, конечно, отказаться от вылета, передать разнарядку в другую роту, чтобы на следующий самолёт сесть уже вдвоем. Или вообще отказаться от первых полётов, зато уж потом улететь вчетвером. Ведь земляки, ведь в поезде вместе ехать, да и вообще, как-никак, неразлучные друзья...
Но Марданов не захотел ждать Зиннурова, второго по очереди, сославшись на крайнюю нужду. Словом, улетел в одиночку, покинув обескураженных друзей. «Ты меня подожди,– сказал тогда Давлетов Зиннурову, – вместе полетим!» Однако и Зиннурову ждать оказалось невмоготу. Это ж целых два дня! И тоже улетел один. В общем, четыре друга, напоследок переругавшись, отправились, домой в разных самолетах и разных же поездах. Тем более, что и дома, оказывается, у каждого разные. Время дружбы кончилось по команде «Отбой!».
Впрочем, вот вам другой случай. Служили там же и в то же время два прапорщика. Хохол и оренбуржец неизвестной национальности. Впервые в части и познакомились. Большими друзьями никто их не считал, зато когда одному из них пришла замена, а другому - нет , то первый не сел в самолет и не улетел в тогда еще мирный Советский Союз. Две недели он ждал замену для товарища. Между прочим - в счёт своего отпуска.
Так что национальность здесь не при чем...

Ещё до отправки на войну слышал неоднократно, что есть, мол, в Ташкенте организация, именуемая «Черным тюльпаном», которая производит цинковые гробы. Их производят так много, что приходится загружать подъемными кранами в специальные контейнеры, а те, в свою очередь, - самолеты-транспортники. Самолёт, перевозивший гробы, называли «гробовиком» или «грузом-200». Ореол мистики окружал этот самолет в первые годы афганской эпопеи, покуда в Кабул не прилетел знаменитейший в ту пору бард Александр Розенбаум.
По популярности в Афганистане он, и впрямь, затмевал не только Вилли Токарева и Шуфутинского, но и военный ансамбль «Каскад». Даже Алла Пугачева и Иосиф Кобзон не могли сравниться с ним!
Понятно, что встреча в Кабуле была самая что ни на есть братско-запойная. Тем более, что спиртное в Кабуле водилось в достатке, не то, что в Шинданде или Кандагаре: «Ближе к Союзу – больше водки, а водка дешевле». Угостили так, что в Кандагар, куда планировался дальнейший «афганский» маршрут, Розенбаум уже не попал. Не та кондиция. Прогуляв в Кабуле под гитарные аккорды все отведённые дни, певец едва живой вернулся в Ленинград.
И надо же, совпадение: в эти дни должна была выйти его первая официально дозволенная пластинка-гигант. Ради которой, по всей видимости, и отправился в ДРА: «афганская» тема в народе была весьма популярна. Исключая, быть может, тех, кто в Афганистане воевал…
Но вот беда. Просидев с кружкой самогонки в «кунге», Розенбаум даже местность как следует рассмотрел, не говоря уж о встречах с кандагарскими или баграмскими десантниками. А песню позарез надо! Тогда, наверное, и родилась наспех текстовка песни «В Афганистане, в «Чёрном Тюльпане». Мало того, что популярный бард, не укладываясь, видимо, в сроки, поставил в куплет банальнейшую, непозволительную для мастера такого уровня рифму «караван – Афганистан», но по личному незнанию или хмельной забывчивости переименовал «гробовик» в ... Черный Тюльпан! Хотя транспортники ИЛ-76, летавшие по всему Афгану, - абсолютно светлые.
Ну, а дальше закрутилось: вышла пластинка, и молодёжь стала подпевать, не ведая истины... Да и кому дело до формальностей?
- Никак не пойму, почему это Розенбаум назвал «груз-200» Чёрным Тюльпаном? – молвил мне Толя Ермаков, начальник штаба артиллерийского батальона, разливая водку в граненые стаканы. Разговор, как сейчас помню, состоялся 15 февраля 1988-го в местечке Завитинск, что в Амурской области. Самое примечательное, что никакой логики не было, поскольку из магнитофона в тот момент раздавалось «Эй, налей-ка, милый...» Александра Новикова.
Ермакову, как и другим «афганцам», никак не давала покоя метафора Розенбаума. А что тут удивляться? Уж больно в рифму пришлось….


Андрей Щербатов.