Люди стремятся к равенству в ничтожестве

Резкий запах застарелых испражнений сразу же ударяет в нос, стоит лишь переступить порог подъезда. Оно и неудивительно. Сквозь открытую дверь в подвал видна вода. А может, не простая вода, а судя по распространяющимся оттуда «ароматам», самая настоящая канализация. Рядом - горы грязных бумажек, мусор. Обычная общага, каких в городе десятки.
Ни для кого секрет, что приличные семьи, вынужденные влачить существование в подобных стенах, можно пересчитать по пальцам. Окна добропорядочных жителей резко выделяются на общем унылом фоне убожества и запустения. Решетки на окнах, чистенький тюль, красивая люстра... Резкий контраст заметен еще с улицы. Два мира, два образа жизни, заключенных волею судьбы в стенах одной на всех общаги. Мира людей абсолютно разных, но обреченных уживаться рядом. Но, как говорится, «вот такая штука эта се ля ви», и ничего тут не попишешь...
Моя подруга тоже вынуждена жить здесь.
- Ты только ничему не удивляйся, - предупреждает она, открывая дверь. - Соседи у меня еще те!
Действительно, запах в секции стоит такой, что можно сразу начинать закусывать... Здешний народ редко бывает трезвым.
На захудалой грязненькой кухне на колченогих тумбочках кое-где сохранился намек на краску. Лет эдак двадцать назад, возможно, они и были белыми. Сегодня краска местами облезла или не видна под толстым слоем грязи и копоти. Допотопные двухконфорочные газовые плиты на ножках и вовсе чернее земли. Облезлый грязный пол. Штор нет.
- Соседям давно ничего не надо, - говорит Елена. - Изредка, мучаясь с большого бодуна раскаянием за бесцельно прожитые годы, они и заведут, случается, разговор о ремонте, но слова улетают в воздух, и все остается, как было. Людям свойственно мечтать о хорошей жизни. Но у всех, как известно, свои мечты. У здешних обитателей представления о другой жизни выливаются исключительно в мечты о ремонте. Для них - несбыточные. Потому что никто и пальцем не пошевелит, чтобы как-то изменить свой быт к лучшему. Устала их стыдить. Какой уж тут ремонт - и за собой убрать не заставишь!
Соседка Люська, худая женщина деградированного вида, лет сорока пяти, и ухом не ведет на ее слова. Вместе со своей товаркой она увлеченно смотрит в окно.
- Глянь, глянь, этот хмырь домой тащится! - нервно шепчет она и смачно затягивается «Примой».
- Чего-то он рановато сегодня. А сумки-то, сумки уже полные...
Хмырь - главная достопримечательность этой секции. Вконец опустившийся мужичонка неопределенного возраста по имени Санек, которого здешний люд запросто называет Яковлич, человек с высшим образованием(!), в прошлом - инженер одного из крупных предприятий. Сегодня он ничем не отличается от типичного городского бомжа. Вечно грязный, пьяный, зачастую и обмочившийся, он с утра пораньше начинает свой вояж за пищей по местным мусорным бакам, обшаривает кусты в поисках «стеклянной и пластиковой валюты», которую незамедлительно обращает в звенящую приятной тяжестью в кармане мелочь. Впрочем, деньги у него задерживаются не дольше, чем он успеет накопить на пузырь дрянного самогона... Обычно он возвращается домой затемно. Нередко приносит с собой приглянувшуюся на помойке рухлядь или объедки. Бывает, приводит на постой таких же бродяг, как он сам. Но сегодня он почему-то рано.
- Пойти открыть ему что ль, - как бы нехотя говорит Люська и, кокетничая, направляется к двери.
Яковлич сразу же шмыгает в свою комнату и запирается.
- Говорит, у сестры был, помидоров дала, - сообщает новость Люська. - Рядом с ним она чувствует себя завидной женщиной. Как-никак работает уборщицей. Пусть небольшой, но стабильный доход. Взрослый сын тоже иногда калымит. Выпивают, конечно. Не без этого...
На кухню заходит покурить парень лет двадцати в ветхом трико, едва держащемся на талии при помощи какой-то веревки. Его тело украшено всевозможными наколками. Стреляет у мамы «Приму», затягивается.
- А курить здесь опасно! - вдруг нарушает он воцарившееся молчание. - Плита газовая неисправна. И подносит зажженную спичку к одному ему известному месту, затем гасит ее. Присутствующие созерцают горящий синеватым пламенем огонек. Лениво и молча. Внимательно заглянув каждому в лицо, он тушит огонек.
- Надо бы газовиков вызвать. А то взлетим...
- Да-а-а-а, надо бы, - равнодушно соглашаются мать и ее коллега по работе, дородная тетка в грязных рабочих штанах. Но на этом все и заканчивается. Как, впрочем, и всегда. Для обитателей общаги отнюдь не секрет, что надо бы изменить свою жизнь, но здесь не привыкли прикладывать усилия. Плывут себе по течению... От рождения - к смерти. Перебиться бы как-нибудь, прожить день, и ладно.
- Пошли что ли, чаю попьем, - как-то слишком громко говорит Люська и, увлекая подругу, уходит.
Ее сынок Ванька рассказывает, как вчера «зашибал деньгу» - вместе с другом за двести рублей разгружал фуру с арбузами.
- С утра начали, только в два часа ночи домой пришел! - с гордостью трудящегося человека говорит он.
Овощные торговцы всегда и легко находят в общаге дешевую рабочую силу. У многих нет постоянной работы, поэтому здешние мужики рады любой подработке.
- Свиные шкурки... Кому свиные шкурки? - на кухне появляется помятого вида женщина с вместительной сумкой. - Дешево, очень дешево!
Утомленные увиденным, мы с Леной уходим в ее комнату, и я вздыхаю с облегчением. Наконец-то нормальная человеческая обстановка!
- Что еще за шкурки? - не могу удержаться от вопроса.
- Да их здесь частенько продают. Некоторые покупают на суп...
- А у продавцов откуда столько шкурок?
- Известно откуда: шашлычники выбрасывают, а «предприниматели» подбирают да потом продают... Здесь постоянно что-то приносят: то гречку подозрительного вида, то овощи, невесть с чьих огородов... По дешевке предлагают... У жителей общаги денег, как водится, мало. Вот и питаются, кто как может...
- Как же ты все это выдерживаешь?
- А куда деваться? Сижу за железной дверью... Думаем с мужем душ в комнату провести и поставить унитаз. Некоторые так и сделали. Здесь же не все сплошь дегенераты. Есть и нормальные семьи, которым жить негде. Тут такой кошмар творится - уму непостижимо.
Действительно, в ванную комнату страшно войти. Сырые обшарпанные стены с ободранной краской, а ванну и унитаз впору сдавать в аренду для съемок фильмов ужасов. Сантехника не менялась со дня основания. А и ту, что есть, вечно загаживают соседи. Так уж привыкли...
Мы вновь выходим на общую кухню. Ванька уже вовсю кашеварит. На плите в какой-то замызганной посуде кипит варево. Люська с подругой вдоволь испившие «чаю», сверкают пьяными голодными глазами и бросают красноречивые взоры на кастрюлю. Они едят не каждый день... Чаще пьют, чем закусывают... Все курят «Приму». На запах готовящейся пищи нетвердой походкой из своего логова выходит Санек и начинает сосредоточенно смолить какой-то бычок. У Лениных соседей появляется общая тема разговора: а неплохо бы чего-нибудь выпить. К борщу-то...
Мы вновь уходим и закрываемся в комнате. Разговариваем о природе человеческой. О том, что деградация общества идет стремительными темпами. О том, что виноваты в этом сами люди, не замечающие, как постепенно превращаются в животных. Вспоминаем все того же Горького и знакомую каждому со школьной скамьи пьесу «На дне». Соглашаемся с его же мыслью, высказанную, правда, в другом произведении, что «народу свойственно тяготение к равенству в ничтожестве, тяготение, исходящее из дрянненькой азиатской догадки: быть ничтожным - проще, легче, безответственней...». Но что толку?
Мы ведем разговоры, а за стенкой идет своим ходом совсем другая жизнь. От нее не отгородишься, не спрячешься. Другое измерение, вот оно - рядом. Только выйди из комнаты... Опустившееся племя готовится к пиршеству. Прожит еще один день. Самый обычный для них, ничем особым не примечательный. В пьяном угаре, за пустыми разговорами, бытовыми сплетнями и разборками проходит единственная жизнь...
У меня нет жалости к таким вот «униженным и оскорбленным». Они привыкли к полуживотному существованию и сами выбрали, по какой дороге им идти. Их судьба могла бы сложиться иначе, если бы захотели, если бы приложили хоть малейшее усилие, чтобы выбраться из этой трясины... Но они не замечают трясины. У них другие ценности, критерии, стремления. Им хорошо так. Им проще питаться с помойки, собирать бутылки и пить, пить, пить... Беспробудно, глупо, бездарно. И жаловаться на судьбу: живем, мол, в общаге, какой с нас спрос?
Что им ответить? Ныть проще, чем посмотреть на соседей, пытающихся отгородиться от свинства железной дверью и решетками. Они живут в той же общаге. Но по-человечески. Потому что им не безразлична их жизнь в отличие от «людей дна». А ведь дегенераты тоже могут так жить. И тогда не будет аварийной газовой плиты, загаженной ванны и кухни, фанеры вместо стекол, вечно забивающейся канализации... Стоит только захотеть... Но куда там!