В окруженном городе. Вспоминать тяжело, но и молчать нельзя

Трудно представить себе что-то более ужасное, чем блокада города в течение долгих 900 дней и ночей. Бомбежки, голод, холод, жажда, страх... Сегодня мы публикуем отрывки из воспоминаний Тамары Ивановны Слачинской-Ратушной, которая 9-летней девочкой вместе с семьей пережила блокаду. 

– Когда началась война, мне было 9 лет, – вспоминает наша героиня. – Самое тяжелое блокадное время пришлось на зиму 1941 – 1942 годов. Постепенно все продукты съели. Началось голодное измождение. Хлеб выдавали по карточкам. Он был с опилками, столярным клеем, мякиной, но даже такой казался самым вкусным, потому что мы, дети, всегда были голодными. В домах не было воды, тепла и света, даже свечей. Ленинград постоянно бомбили и обстреливали. В перерывах между бомбежками все жители поднимали на крыши ведра и ящики с песком для тушения фугасов. В одну из воздушных тревог мы сидели на крыше дома и видели, как в лучах заходящего солнца летят немецкие самолеты. Бомбардировщики строем, ближе к земле, а их истребители – чуть выше. По сигналам тревоги нас отправляли в бомбоубежища. Но уже в декабре 1941 года многие из-за отсутствия сил туда не спускались. 

Голод заставлял нас вставать в очередь за хлебом очень рано, все равно не спалось. На руках записывали номера. Были и воры. Помню, как из сумочки мамы украли все карточки. Это было страшно. Вором оказался мальчик. Его поймали, карточки забрали, тут же отругали, но бить не стали. 

Дома стоял жуткий холод. Комнату отапливали буржуйкой. Дров почти не было. Жгли все, что горело: книги, вещи, мебель… Отец, пока мог, работал на заводе. Потом заболел и умер, позже мама рассказала, что он отдавал весь хлеб нам, а сам почти не ел. Нина – младшая сестра, всегда, когда мама резала хлеб, плакала. «Это мои крошки», – сквозь слезы повторяла она. Ей не было даже четырех лет. Все смотрели на папу. Он же, как глава семьи, не возражал. Мама просила отца: «Иван, поешь хоть немного». Он отвечал, что уже поел раньше. Мы, дети, верили, только старшая сестра, ей было 13, отворачивалась, чтобы скрыть слезы. Когда отец умер, ему было всего 32 года. Похоронили его в общей могиле. 

Весной, когда начало таять, из-под снега стали появляться трупы. Нас, опасаясь эпидемии, на улицу не выпускали до тех пор, пока всех мертвых не похоронили. 

В августе 1942 года подошла наша очередь эвакуироваться. Через озеро нас переправляли на катерах. В соседний попал снаряд, все погибли. Затем везли нас в товарняках, в которых плохо пахло, но нам сказали, что это запах «свободы от смерти», он нас долго потом преследовал. Ехали долго. Немецкие самолеты заходили на бомбежки, но наши истребители их не подпустили. Помню, как нас несколько раз пересаживали из одного поезда в другой...

Наконец приехали в Орск, который и стал нам второй родиной. Нас отвезли в поселок мясокомбината. Поселили в бараке № 1. У нас была крыша над головой, и мы были сыты. В бараках зимой вода замерзала в ведрах, хозяйничали клопы, тараканы, но мама до работы успевала натопить печь, и мы были рады новой жизни без бомбежек. 

Выражаю благодарность всем тем, кто принял участие в судьбах жителей блокадного Ленинграда, кто заботился о нас и благодаря кому мы выжили. 

Фото из личного архива