Немного солнца не помешало бы…

Вода еще не прогрелась. Прыгаешь в быстрое течение и чувствуешь, что тебя уносит холодное небо, подернутое рябью от сильного ветра. Потом, сидя на влажном песке, испещренном воронками вчерашнего дождя, можно оглядеться. Даже при беглом взгляде на пляж становится ясно, куда деваются наши деклассированные элементы. Сборище бомжей, собирающих бутылки с раннего утра, часам к десяти, словно пластиково-бумажный мусор, высыпает на берег водоема.Озеро в парке строителей – излюбленное место для развеселых, слюнявых и грязно матерящихся компаний. Пол-литра спирта в бутылке из-под «Спрайта», помидор или огурец по кругу, и начинается очередная пьяная баталия похмельных чертей, сбежавшихся на водопой. Но эти черти отнюдь не мифические, а вполне земные. Из крови и плоти. Круто замешанные на стервозности старых бараков, где когда-то в пятидесятые девочки в белых бантах прыгали со скакалкой под музыку «В парке Чаир», а затем здесь прочно обосновались очередные страдальцы-сидельцы, испытывающие искреннюю ненависть к благополучию и благополучным.
Рядом со взрослыми постоянно находятся дети в грязных трусиках, землистым цветом лица и рахитичными животами. Помню, как-то они резвились на берегу, и один малыш лет пяти, плохо выговаривая согласные буквы, постоянно повторял, что его папа… В общем, одно из резиновых изделий, его папа. Потом ватага ребят кидала камни в девочек, которые на свою беду тоже пришли искупаться и позагорать. Один из поддавших взрослых показывал пальцем на своего пацана, называя его не менее нелестным словом. При этом он смеялся гнилозубым ртом. Ему, видимо, доставляло удовольствие смотреть, что в семье подрастает щенок, который когда-то станет настоящим псом с городских окраин.
А подросшие щенки уже начинают сбиваться в стаи, один за другим осваивая этажи общаг, мимо которых страшно пройти не то что ночью, но и днем. В подъездах, где в стены въелся запах фекалий и нафталиновой старости деревянных перекрытий. Я не случайно вспомнил песню Владимира Шахрина, где очень точно подмечено поведение стаи и очерчено будущее, которое ожидает подростка из неблагополучной семьи: парень сядет в тюрьму, девушка родит и, скорее всего, бросит своего ребенка, который подрастет и тоже станет обитателем того же ареала. Таковы они, раковые метастазы в организме больших и малых городов, в том числе и Орска.
Чернышевский в свое время задал вопрос, который мы любим повторять до сих пор: «Что делать?» Но ответ на него по-прежнему скрывается в коллапсе безденежья, бездушия и безверия. Попробуйте доказать нищему, что есть справедливый Бог, а садисту – что существует чужая боль. Занятие это заведомо безнадежное, ведь бедный думает, что тотальной бедой объята вся планета. Да и привыкший наслаждаться чужой болью не верит в то, что когда-нибудь может почувствовать свою.
Но при всем этом есть люди, остро чувствующие чужое горе и желающие помочь. Это единицы, вписанные в клетки нашей жизни. Но люди верят и помогают.
Вот и на недавний фестиваль авторской песни, что в Кувандыке, две девушки из центра «Согласие» привезли шестерых своих воспитанников. Было холодно, шел дождь, а ночью температура опустилась до трех градусов. Мальчишки – такие же дети пронзительно-темных подворотен – словно открылись душой. В той самой человеческой ипостаси, где жива нерастраченная любовь. Эти ребята переходного возраста не терпели полумер. Они либо признают человека из другого для них мира и относятся со всей душой, либо реагируют резко отрицательно. Особенно на тех, у кого нутро чернее самой холодной ночи. Одним из таких был комендант поляны. Это тот, кто должен следить за порядком. По совместительству он еще возглавлял клуб «Подросток» в Кувандыке. Подойдя к воспитанникам «Согласия», решил их поучить жизни. Он говорил о псевдомужских принципах и сплевывал их с губ, словно шелуху от семечек. Почему «псевдо»? Да потому, что он в грубой форме оборвал двух девушек, которые общались с воспитанниками, и ребята уже прикипели к ним душой: «Женщины должны молчать, когда мужчины разговаривают».
Вторым эпизодом стало появление на поляне бездомной старушки. Она, по всей видимости, ходила мимо костров в поисках съестного. Когда она поравнялась с палаткой, возле которой сидели ребята, комендант чуть ли не с кулаками набросился на женщину. После этого он уже никогда не сможет стать своим для воспитанников центра. Я в этом убежден. Интересно, кого же он воспитает в своем клубе?
Ребята смотрели на сцену, где выступали барды, с широко открытыми глазами. Там происходило то, чего они в своей жизни не видели. Они ели из общего котла кашу «с дымком», с утра ходили за водой и дровами. Потом они залезли на высокую гору и дышали неповторимым степным ветром, перемешавшим запахи разнотравий и дождя.
По рассказам, этой поездке предшествовали долгие мытарства. Нужны были деньги. Но мир не без добрых людей. Продукты дали спонсоры, палатку – туристы. Наверняка, это все где-то отложится у ребят, и рано или поздно они возненавидят тот кривозеркальный мирок, в котором им не посчастливилось родиться.
А что же в нашем городе, с его извечными летними дождями из пыли и тополиного пуха? Много ли у нас осталось людей, имеющих талант творить добро? По-моему, вопрос, вполне достойный Чернышевского. То, что я увидел, это был всего лишь блик солнца на поверхности холодной воды. Он не способен дать тепло всей ее толще. Это всего лишь немного солнца, которое не сможет согреть ни реку, ни тусклые старые дворы в окружении бараков. Но все-таки очень не хочется, чтобы оно исчезло с наступлением темноты. В той ночи, когда становится жалко свернувшуюся у подъезда калачиком дрожащую собачку. Жалко оттого, что тебя дома ждут.
А пока мне все время неотвратимо хочется спать на всевозможных «круглых столах», посвященных проблемам беспризорности, занятости трудных подростков и т. д. и т. п. Эти круглые столы в помещениях с квадратными потолками. Кадки с фикусами, напыщенные лица президиума. Одни и те же вопросы, неизменная протокольная полемика, обязательное битье нерадивых. Масляно-добрые, но оглушительно скучные отчеты. Однообразно шатающиеся от тоски стулья, и шелестящие от форточного ветра листы бумаги, на которых все что-то пишут. А зачем?