Пленниц меняли на коней и превращали в рабынь

Кто-то, кажется, из писателей сказал: «История – тетка суровая». Человек хотел выразиться ярко, образно, и это ему удалось. История действительно не любит пренебрежительного отношения. Это как в лесу. Если ты его не знаешь, не считаешься с заведенными здесь порядками, обязательно потеряешь ориентацию и тебе грозит бродить по кругу бесконечно. Но, похоже, человечество по-прежнему не учится на собственных ошибках, с неиссякаемым упорством наступает на одни и те же грабли. Одним словом, садомазохизм в мировом масштабе. Как только появляется новый правитель, вся подноготная прежнего сразу же переписывается. Через несколько поколений черное становится белым и наоборот. Цена такой забывчивости безмерна. Два побега Курлапого
Виктору Дмитриевичу Дырбову – семьдесят шесть. Много видел, знает, размышляет. Жизнь носила по белу свету. Был в студеной далекой Игарке, работал в различных средствах массовой информации, на «Южуралмаше». Однако все годы Дырбова сопровождает одна, зато пламенная страсть – к изучению родного края. Такого, как говорится, на мякине, то есть на перелицованных учебниках, не проведешь. О тех или иных событиях ему известно из достоверных источников. Как известно, места наши издавна привлекали людей. Оренбуржье было обитаемым еще 30 тысяч лет назад. Кем только оно ни населялось: сарматами, алан-скими племенами, чудью, печенегами, торками, половцами, татаро-монголами. В XVII веке на Южный Урал пришли поволжские тюрко-язычные и угро-финские народы. В XVIII веке хан Младшего жуза (орды) Абулхаир попросился к царю в подданные. Тогда-то и возникла проблема укрепления новой российской границы, для чего понадобилось создать целую линию укреплений. В нее вошла Орская крепость. Она стала воротами для русских и украинских переселенцев.
Подобного рода события носят эпохальный характер. Детали быта, судьбы тех, кто осваивал территорию ради будущих поколений, стало быть, нас и наших потомков, остаются за кадром. Может, поэтому с такой легкостью молодежь покидает свою малую родину, не представляя ее в истинном виде и конкретных лицах. Наверняка, многим не раз приходилось слышать толкование названия Орска, которое будто произошло от аббревиатуры слов «отдаленный район ссыльных каторжников». В них ощущается явное стремление к созданию ореола романтизма вокруг города, приданию ему неординарности, исключительности. А ведь у нас хватает и того, и другого, стоило лишь вовремя поинтересоваться прожитыми годами хотя бы у собственных родителей. К сожалению, основное большинство семей, а то и целых родов уносит подробности бытия с собой невостребованными. Нить, связывающая поколения, чрезвычайно тонка, рвется легко и быстро. У В. Дырбова этого не случилось:
– Мать с отцом часто рассказывали о том, что сами слышали. Люди они были неординарные, имели образование, поэтому смотрели на мир широко раскрытыми глазами. Благодаря им я зримо представляю Орск 150-летней давности. Тогда он, конечно, мало напоминал нынешний. Центром являлась гора с оборонительными сооружениями, частью из плетня, через который ночью перепрыгивали волки, внизу – жилые строения. Аборигены охотились на молодых женщин. За них давали пару хороших лошадей. Казахов называли киргизами, боялись и люто ненавидели. Они таились в прибрежной высокой траве, рядом клали коня, ждали удобной минуты, нападали на жертву и стрелой мчались прочь. Стоило пересечь брод, где сходились Урал с Орью, всадник в бескрайней степи становился недосягаемым. Поэтому полоскать белье на речке бабы предпочитали в сопровождении мужиков.
Прадед Дырбова косил сено в районе нынешней биофабрики. Похитители увезли его к одному из местных баев, превратив в раба. Чтобы не улизнул, ему разрезали пятки и набили мелким конским волосом, предварительно связав руки. Когда раны зажили, парня использовали на тяжелых работах. Не выдержав издевательств и побоев, он попытался сбежать. Свобода длилась недолго. Через несколько часов пленника приволокли на аркане к стойбищу и отрубили пальцы на обеих ногах.
Произвол и жестокость степняков вызывали ответную реакцию со стороны населения крепости. Когда чаша терпения переполнялась, родственники обесчещенных жертв, вооружившись, отправлялись с приданными в подмогу солдатами за речку мстить нехристям, которые в довершение всего разрывали курганы с древними захоронениями. В одну из таких вылазок, устроив кровавую расправу, они вызволили деда, получившего впоследствии прозвище Курлапый. Потом и жену звали Курлапихой. Несмотря на увечье, дед ездил на покос, ловил рыбу. Один раз поймал сома, не уместившегося в лодке. А однажды на крючок из проволоки толщиной в палец попало настоящее чудище, не желавшее вылезать на берег. Дед попытался вытащить его вожжами, впряг лошадь. Она тянула-тянула и вырвала крючок вместе с внутренностями.
С револьвером на свидание
Невдалеке проходила караванная дорога. По ней среднеазиатские купцы везли свои товары на юг, Арал и Каспий. Выгодное расположение служило залогом обогащения баев. В районе Можаровки стояли три дома некоего Дербисалы, могущественного и всесильного. Здания воздвигались из цветного кирпича, внутри стояли изразцовые печи. Говорят, он принял в своих дорогих покоях цесаревича, путешествовавшего по владениям. А, чтобы продемонстрировать, как привольно и счастливо живется казахам под рукой царя, вдоль пути следования высокой особы Дербисала поставил шатры из крашеной кошмы, выпустил тучные табуны лошадей и овец в тысячи голов. В награду гость вручил ему перстень редких достоинств. Однако им каким-то образом завладел управляющий имением по имени Сабанкул, алчный, жадный и беспощадный. Рассказывают, будто сменял он тот камень на два табуна среднеазиатских кобылиц, а затем, после прихода советской власти, стал известен как ярый националист и басмач.
– Предки по матери с Волги перебрались сюда в XVII веке. Мать хорошо знала Тургенева, любила рассказывать о своей семье. Отец мой всегда находился в гуще событий, – вспоминает Виктор Дмитриевич. – Неуемную натуру влекли дорога, перемены в стране, в которых он активно участвовал: то прокладывал рельсы на КВЖД, то проводил коллективизацию. А до этого получил образование, аналогичное теперешним девяти классам, два года учился в Самаре на финансиста. После выпуска устроился на мельницу Недикерева, располагавшуюся на Форштадте, приказчиком, получал по праздникам по два пуда муки. «Мы таких звали белорголиками», – говорила мать. Она из крестьян. В нее был влюблен Федор, ямщик, доставлявший почту в Актюбу. Правда, соперничества не выдержал. Отец имел на законных основаниях револьвер, шел к месту свидания и в подтверждение серьезности намерений палил в воздух. Да к тому же пообещал купить невесте высокие ботинки и швейную машинку. Кто устоит? Не знаю, как насчет ботинок, а шить мать не научили. Дело в том, что для бабки она оказалась нежеланной, та рассчитывала на другую партию.
Бабка славилась в Орске мастерством создавать яркие и модные наряды, которые пользовались большим успехом у обитателей публичного дома. Его называли заведением. Одна из тамошних искусниц, заработав на предоставлении любовных утех приличные средства, собиралась выправить паспорт, вернуться на праведный путь, создать семью и обзавестись детьми. Она-то и приглянулась бабке, испытывавшей непреодолимую жажду накопительства. Между тем сын проявил строптивость, выбрал жену себе сам. В результате между сторонами наступил разлад. Правда, существовала еще одна причина. Дмитрий с другом Максимом Ворошиловым, взяв солидную сумму денег у бабки, укатили в Среднюю Азию покупать лошадей. Не вернулись, пока не прокутили всю сумму. Наличные у почтенной старушки не переводились. В 1941-м город плавал в очередном весеннем половодье. Не стал исключением и дом Дырбовых. Когда пригрело солнце и стихия отступила, бабка Мария извлекла на белый свет свои богатства, припрятанные в укромном уголке. На длинном столе сушились и «керенки», длинные, как портянки, и тридцатирублевые «катеринки». Целая гора.
Но все это случилось много лет спустя. До них еще требовалось дожить. Надвигалась революция. Отец горячо поддержал идею построения в России самого справедливого в мире социалистического общества, вступил в партию большевиков. Таким образом на одного борца за светлое будущее стало больше. По первому приказу он отправлялся туда, где в нем нуждались. С малолетними детьми мать решала насущные проблемы в одиночку. В конце улиц, ныне Советской и Степана Разина, стояли бани. Одна, с отдельными номерами для состоятельных людей, принадлежала Дырбовым. Электросварка еще не существовала, на прохудившийся котел приспосабливали заплатки на болтах. Грянула Гражданская война. Орск переходил из рук в руки. С приходом белых начался погром винного завода. Водку по ночам везли кто на чем мог. Мать нагрузила целую телегу, чтобы заглушить бульканье бутылок, к оглобле привязала палку, бившуюся о спицы колеса. Вернулись красные, принялись искать виноватых. Хозяйка бани перевезла добычу домой, за ночь ее помощники выкопали в кладовой яму. В 1958-м ее сын Виктор с племянником пытались разыскать клад, но безуспешно. Видно, получили не те координаты. Или кто-то прознал о тщательно скрываемой тайне. А может, она до сих пор ждет, когда ее наконец разгадают, извлекут несколько десятков бутылок из-под земли.
Кстати, дом, в котором жили тогда Дырбовы, стоял на Второй улице. Сегодня от строения ничего не осталось. Однако кладовая цела. Ее клал дед из дикого камня. Раствор замешан на яичном желтке и извести. Балки - из лиственницы, доставленной из Башкирии. Нож в нее не входил: до чего плотная.

(Продолжение в следует.)