Борьба за чужую жизнь: тридцать лет как один день

«Отличный профессионал», – говорят про него коллеги-мужчины. «По характеру – просто лапочка», – это отзыв женской части коллектива. Больные, которых он оперировал, довольны тем, что шрамы после операций практически незаметны. С. Щетинин уже более тридцати лет заведует хирургическим отделением Орского онкологического диспансера. Когда корреспондент «ОХ» попросила разрешения взглянуть, как проходят дни в онкодиспансере, Святослав Владимирович не возражал...
Пятница. 7.55. Рабочий день заведующего отделением начинается через пять минут, но появляться в ординаторской приходится раньше. Переодеться, выпить чаю, чтобы окончательно проснуться, перекинуться парой слов с коллегами – и за работу.
В 8.00 – рабочая пятиминутка. Медсестры докладывают о состоянии больных в отделении, и врачи отправляются на обход. Особое внимание – к тем, кого сегодня оперируют. Их четверо. Все – женщины. Двум из них предстоит перенести удаление молочной железы.
– Святослав Владимирович, а женщины не плачут, когда вы им говорите: «Будем удалять грудь»?
– У нас уже не плачут. Попадая в хирургическое отделение, они знают, что их ждет. Но бывает, что люди наотрез отказываются от операции. Кстати, в последнее время это происходит все чаще.
– Почему?
– Слишком много знахарей появилось. Если раньше люди настороженно относились ко всевозможным «целителям», то сейчас «нетрадиционное» лечение признано обществом. К знахарям идут даже те, кто сомневается в их умениях, надеются на авось. Вполне нормальные, на первый взгляд, люди пьют керосин, и ждут, что это избавит их от рака. Пускай пьют, но они не понимают главного – время уходит. И этим страшно даже самое безвредное «целительство». Время, особенно в случае опухоли молочной железы, играет решающую роль. Если человека прооперировать вовремя, то в 95 процентах случаев его жизнь можно спасти.
– Вас можно понять – вы, хирурги, научены резать. Но неужели вам не встречались люди, которым нетрадиционная медицина действительно помогла ?
– Нет. Ни одного подобного случая я не знаю, и их даже теоретически быть не может. Те единичные случаи, когда опухоль все же рассасывалась, означают только, что эта опухоль не была раковой. В случае рака процесс идет только в одну сторону – он может только прогрессировать, принося организму все большие страдания. «Отказники» все равно приходят, но поздно, когда почти ничего нельзя сделать...
8.55. Операционная, единственная на весь диспансер.
Простое удаление опухоли у первой пациентки занимает около двадцати минут. Хирурги В. Щетинин и И. Реймер переодевают перчатки. Вторая пациентка уже на столе.
10.10. Вторая операция близится к концу. Мелькают руки медсестер. «Правая рука, вторая жена», – так сестры в шутку называют себя. Здесь их трое – Л. Ткаченко, И. Матвеева, М. Леонтьева. Хирурги настолько привыкли к своим ассистентам, что очень не любят оперировать где-то на стороне.
11.30. Закончилась четвертая, последняя на сегодня операция. Щетинин делает надрез в удаленном органе.
– Вот она – раковая опухоль. Видите?
С виду – небольшое желтоватое зернышко, пустившее ростки. Это оно убивает людей. Одна «неправильная» клетка поражает остальные, и если процесс вовремя не пресечь, эти «ростки» пойдут по всему организму.
Заведующему докладывают, что в отделение поступили новые больные. Одна – совсем молодая девушка. И тоже – опухоль молочной железы. (В последнее время рак «молодеет», говорят хирурги-онкологи.)
– За те годы, что работаете в диспансере, вы имели возможность наблюдать несколько поколений людей. Скажите, изменилось ли что-нибудь в ваших больных?
– Знаете, тридцать лет назад в людях было больше оптимизма. Они чувствовали себя более нужными. И выздоровление шло легче. Я говорил, что сейчас стали чаще отказываться от операций. Но еще более частыми стали случаи позднего обращения. Люди, особенно пожилые, чувствуют себя не нужными обществу и не идут к врачу до последнего. Потом приходят с раком в запущенных стадиях – жить-то ведь все равно хочется.
Вообще, сейчас по сравнению с доперестроечными годами заболеваемость чуть ниже. Но это связано с тем, что многие просто не «доживают» до рака. Люди стали раньше умирать, потому что не видят смысла жить. Это пессимизм, обусловленный государственной политикой. Я и сам не знаю, что буду делать и как жить, когда выйду на пенсию и буду получать 3000 рублей...
– А вы испытывали когда-нибудь страх перед операцией?
– Нет. Разве может летчик, ведя самолет, испытывать страх? Если он идет в полет, как на подвиг, это значит, что к полету он не готов. То же и с операцией. Может быть – волнение, ведь случаи бывают разные. Если в чем-то сомневаюсь – стараюсь почитать литературу по теме, мысленно представить ход операции. Но если боишься – оперировать нельзя.
– Вы можете ответить на вопрос: что значит быть хорошим хирургом?
– В первую очередь, я думаю, здесь имеют значение человеческие качества. Такого, чтобы плохой человек вдруг стал хорошим хирургом, просто не может быть. Технике можно научить любого, но не это играет решающую роль. Врач должен быть внимательным к своим пациентам, беспокоиться о них.
– Говорят, вы любите живопись...
– Да, люблю. И когда ездил повышать квалификацию в Москву, Петербург, то всегда пользовался отличной возможностью походить по музеям. Особенно нравится Русский музей в Питере. Люблю русскую классику, античных художников. А «Чёрный квадрат» Малевича не понимаю.
– Ещё ваши коллеги рассказали, что вы увлекаетесь подводной охотой и даже ваша фотография с добычей была напечатана в одноименном журнале?
– Да, и очередной «поход» за рыбой планируется уже завтра.
– Это зимой-то?
– А что в этом такого? Надеваешь гидрокостюм – и вперёд.
12.30. – Святослав Владимирович, вы обедали? – заглядывает в кабинет Г. Мальцева, врач-рентгенолог.
– Ещё нет. И, кажется, уже не успею...
Заведующего отделением ждут больные. Нужно осмотреть вновь прибывших кандидатов на операцию, потом – приёмные часы. После приёма – последний, контрольный обход отделения, и домой. А с понедельника – снова брать в руки скальпель и продлевать контракты пациентов с жизнью. Дело-то привычное...

Фото Дмитрия Бикбова