Последние два часа – родному человеку

Светлее человека во дворе не было. Он много раз помогал мне с ремонтом машины или позировал как фотомодель то с уловом, то с садовыми инструментами. После таких фотографий, да еще опубликованных в газете, дед неделями ходил в именинниках.
Пришла беда – открывай ворота
Ветерана знали чуть ли не все его сверстники, и ежедневные походы за хлебом или молоком всегда кончались одним и тем же – друзья подшучивали над нежданной популярностью. Дед с прибаутками да легкой смешинкой жил всегда, а последние лет десять за хорошим настроением прятал от знакомых собственные невзгоды.
Дед Ваня родом из села. Война пришлась на детские годы, а социализм строил в цехах Южуралмаша. Ему повезло – ушел на пенсию еще до перестройки, и беды копеечной зарплаты и безработицы на своей шкуре не испытал. Да и не сломить ветерана такой бедой: был у него огород, любил порыбачить, мог и подработать при случае.
А вот по сыну перестройка прошлась каленым железом. Потерял работу, запил, ушел из семьи и оказался на родительских хлебах. Без надежды на будущее и без желания бороться за жизнь.
Именно в старости для деда Вани начались не самые лучшие времена. Приходилось кормить сына, делиться с внуками. А потом случилось самое страшное – тяжелый инсульт у супруги. И потянулись годы, когда дед Ваня остался кормильцем и поильцем у двух взрослых людей.
Страстный рыбак, он уже только мог мечтать о поездке на озера или Ириклу. Оставить жену на пьющего сына было невозможно. Сын – незлобивый мягкий мужичок, к которому местные алкоголики слетались как мотыльки к ночному костерку. Собственно, из-за этой доброты жизнь у сына и сломалась.
Дед Ваня ходил по магазинам, стирал за женой пеленки и с болью наблюдал, как потихоньку спивается сын. Вреда от бездельника не было, но сердце отцу он рвал на части ежедневно.
А потом сын помер. Однажды привели его домой пьяного, он присел разуться, да так больше и не встал. Врачи сказали: «Сердечная недостаточность».

Трудно вышибить из седла
Дед Ваня знал, что такой конец неизбежен, но родительское горе от этого меньше не стало. Долго приходил в себя. А как-то по весне вроде бы оттаял.
Снова мог говорить с прибаутками, вспоминать десятки былей и небылиц и только мечтал об отдыхе, с завистью встречая возвратившихся с уловом рыбаков.
Соседи жалели, любили и всегда слушали деда Ваню с интересом. А заодно подкармливали: рыбаки – рыбешкой, огородники – парой помидоров, кабачком, яблоками. Он казался вечным и обязательным атрибутом двора. И казалось, что с годами не меняется: улыбчивый, всегда готовый к общению, способный понять чужие хлопоты и заботы.
Но к осени дед начал с усмешкой поговаривать, что сердце прихватывает, а умирать нельзя, надо еще пожить – на руках маленький ребенок. Так он отзывался о больной супруге.

Носил на руках, пока мог
А однажды рассказал, как в середине шестидесятых ходил с женой в летний кинотеатр. Фильм так и не досмотрели: ливень смыл всех зрителей. Он, молодой и крепкий мужик, нес жену на руках как пушинку, чтобы та не шла по грязным лужам босиком. Это воспоминание, как мне показалось, было для него самым дорогим.
Деду не удалось выполнить обещания, данного самому себе: не оставить жену одну. Как-то прихватило сердце. Весь вечер промучился, но покормил супругу, прибрал пеленки, а только потом попросил соседей вызвать «Скорую».
Он еще жил, когда приехали несколько бригад неотложки. Но уже ничего не смогли сделать. Сказали, что спасти можно было, если бы обратился за помощью хотя бы на пару часов раньше. На ту самую пару часов преодоления себя и своей боли ради жены – единственного родного человека.