Вот пришел китаец

Маленькая племянница сидит на полу в окружении разномастных, разнокалиберных кукол, и перед ней разворачивается очередная импровизация на тему жизни. Происходят какие-то воображаемые события. Она с головой ушла в них, как это умеют только дети, и лишь тихонько, вполголоса, комментирует происходящее перед ее глазами:
– Вот пришел китаец… Вот пришел евреец…
Сути развернувшегося действия я не понимаю, но это что-то насквозь мирное и доброе.
Мысли мои, сориентированные этой картинкой, принимают определенное направление. Собственное далекое детство, поляна внутри квартала и наша многонациональная, что не редкость, а, скорее, норма для Урала, мальчишеская компания. Илюшку только что срочно позвали домой. Как сообщил взволнованным полушепотом его брат, приехал мулла и Илюшке будут делать обрезание.
Впоследствии, через день или два, когда Илюшка наконец вышел на нашу поляну, мы, жалея, обступили его и наше концентрированное сочувствие материализовалось слезами в миндалинах Илюшкиных глаз.
А когда горячий и вспыльчивый украинец Колька в пылу и азарте игры орал на своего младшего недостаточно расторопного брата: «У-у, яврей!!!» – настоящий еврей Сашка никак не реагировал, потому что это Колькино возмущение не относилось ни к нему, ни к его национальности, но исключительно к бестолковости брата Ваньки.
Следующая картинка – армия. Мы сидим в курилке, вокруг половинки бочки, врытой в землю. Нас много, и мы сидим тесно, плечом к плечу. Мы слушаем рассказ узбека Борьки. (Борька родился 9-го мая, в День Победы, и кто-то из родных с буйной фантазией нарек его Берлином.) Повествует он о том, как напутствовал его мудрый папа, провожая на службу. Суть отеческой инструкции сводилась к тому, что, пока Борька в армии, ему можно есть свинину. После дембеля, как и подобает правоверному мусульманину, опять будет нельзя. Мы смеемся, и Борька хохочет громче всех. Он был наш, Борька-Берлин, не только в одинаковой с нами армейской робе, но и с одинаковым содержанием души.
...Меня по роду работы, по строительно-монтажным делам помотало по командировкам. Жизнь сводила с великим множеством людей самых разных национальностей. И это различие языка, верований, обычаев и традиций вовсе не разделяло нас, но взаимно обогащало многообразием граней и ракурсов восприятия жизни. Из этого я вынес глубокое убеждение, что национализм зарождается и шлифуется не в народе, а где-то в тиши кабинетов с узкими и отнюдь не добрыми целями, а потом вливается незаметно, по капле, в общую чашу бытия, отравляя и оскверняя ее.
В калейдоскопе памяти прокручиваются многие и многие сотни русских, украинцев, белорусов, татар, башкир, казахов, немцев, чувашей, мордвы и еще множества национальностей, с которыми меня сводила судьба и объединяли общее дело и общие надежды, одинаковые заботы о своей семье, о детях. И человек в этой среде всегда оценивался профессионализмом, добротой, готовностью помочь, поддержать при необходимости, а вовсе не разрезом глаз и названиями праздников. Так было.

Виталий Ерофеевский