“Обнимаю тебя, брат мой окопный!”

Уникальные документы оказались в распоряжении "Орской хроники". Письма Великого русского писателя Виктора Петровича Астафьева, которые он писал на протяжении многих лет своему фронтовому другу Ивану Николаевичу Герегелю, впервые печатаются на страницах провинциальной газеты. Так оно быть и должно. Далекий от столичный суеты, абсолютно чуждый рангов и званий, равнодушный к похвальбам именитых критиков, Астафьев всю жизнь хоронился в глубинке, о которой и для которой писал свои пронзительные книги. В этих письмах - реальная, бытовая, каждодневная жизнь ярчайшего писателя современности. Ценность их абсолютна.

Дорогой Ваня!
Ничего с нами не произошло, просто стареем и не успеваем уже многое сделать, хотя и суетимся без конца. Болеть, слава Богу, шибко не болеем, хотя и похвастаться особо здоровьем не можем, прежде всего, Мария – у нее и сердце сдает, и голова, и ноги в плохом состоянии, а тут еще и брат умер – младший ее, да и старший уже не выходит из дому, ждет смерти.
У детей, в Вологде все пока в порядке и это главное. Внуки растут, обременяют заботой родителей.
Я же конец зимы, весну и начало лета много работал. <…> Делаю я новую книгу о современной жизни, весь в ней запутался и отложил до зимы. Сейчас обретаемся в деревне и занимаемся землей, что-то копаем, полем, поливаем, и за стол садиться неохота, надоела бумага, надоели чернила, мутит при виде их.
Ребята, Слава и Жора, иногда напоминают о себе, Жора пишет чаще всех. Петя Николаенко приезжал в Красноярск зимою, прибегал к нам, а нас, как на грех, унесло куда-то. На Украину я не ездил, а книгу в какой-то музей свою послал и фото послал.
Так вот и живем помаленьку. Старимся <...>
Ну, обнимаю всех вас и целую - я и Мария.
1 июля 1982 г. село Овсянка.

Дорогой Ваня!
И вас всех с Новым годом. Вам, хоть сносного здоровья и покоя в доме. Пишу тебе из больницы. Заболел на съезде депутатов гриппом. <...> Дома пока все живы-здоровы, хотя Марья живет уже на пределе. Двое детей на ее возраст, это многовато, да куда же их денешь-то. Дай Бог хоть немного поднять.
Самое худое, что прервалась моя работа над романом. После большого перерыва и болезни всегда трудно вновь садиться за стол и писать во всю силу. <...>
Пришла Марья, кланяется Вам. Кончаю писать. Твой Виктор.
5 января 1989 г. Красноярск.

Дорогие Тоня! Ваня!
Ну вот и еще одну весну дождались! У нас она нынче ранняя, солнечная. Зима была бесснежная, сиротская, так засуху большую сулит. Три года мело, морозило весной и летом, а теперь вот притихло. Гневим Бога-то, гневаем, вот он нам и выдает сюрпризы, наказывает болезнями, бестямяшностью, землетрясениями, гибелью повсеместной, уродством и обездоленностью детей, заброшенностью стариков, а мир пляшет и поет, двигаясь к пропасти или «геенне огненной», как исписано в Библии. <...>
Я ездил в Грецию, где под эгидой празднования 900-летия монастыря проводилась международная экологическая и историческая конференция. Видел в пещере Иоанна Богослова написанную им книгу «Апокалипсис» и вообще чудес навидался, а потом вместе с М. С. уехал в Болгарию, в глушь гор, сделал небольшую операцию на ноге, ходить не мог, так сидел, писал. Дома-то не дают. Вот черновики, сделанные в Болгарии до сих пор еще не доработал. Правда, большой очерк о Сибири добил и он идет в № 4 журнала «Наш Современник» - посмотрите, там много любопытного; сделал большой и грустный рассказ, он идет в № 6 «Нового мира», а сейчас собираюсь в деревню. На все лето. Хочется, хоть ненадолго, скрыться от звонков, людей и пустопорожней болтовни и забот. Все дела у всех важнее моей работы. День за днем отнимается, разбивается, осколков не собрать. Всем чего-то надо, все за грудки берут, всем должен, перед всеми виновный, а виноват-то больше всего перед бедной, покойной дочерью и ей должен был посвящать больше своего времени и внимания. Да что теперь сделаешь?! Хоть бы хватило сил и времени маленько детей поднять. Куда они без нас? Кому нужны? А внук еще норовистый, с дерганым характером, неуживчивый. Пропадет он в нашем передовом обществе, если добрые люди не помогут.
Ваня! На Алтае будет праздноваться 60-летие Шукшина. Будет целый сбор или съезд порядочных русских людей. Я обещал заехать к Петру Николаенко - это по пути, и подумал, что может ты и Славка захотите поехать на Алтай? Делать Вам все равно нечего, вот взяли и поехали бы. <...>
Здоровы будьте, насколько это возможно в нашем тихом возрасте.
Обнимаю, целую Вас,
Виктор
10 сентября 1989 г. Красноярск.

Дорогие Тоня! Ваня!
Детки наши и внучата кланяются Вам с берегов Енисея незамерзающего, под плотиной на 300 верст зябкого, простудного. <...> Ездил я, Ваня, летом в Италию, и сейчас вот только что возвратился из Америки, где был с большой представительной делегацией. Сваливаться с неба прямо в червивую помойку очень сложная и болезненная операция, поэтому, чтоб не умереть с расстройства и сознания полного нашего краха и маразма, я поскорее взялся за работу - начал первую книгу романа о войне, начал с запасного Бердского полка, помня твои «веселые» рассказы и об орских лагерях. Беру разгон в работе и помаленьку в ней забываю о роскоши Америки, ее здоровых и приветливых людях, погружаясь в холод долгой зимы. Бог даст сроку вывезу я этот роман - вторая и третья книга начерно у меня написаны. Дело за первой, самой, наверное, горькой и трудной, о том, как людей, парнишек, превращали в доходяг и бросали кучей навоза на фронт. <...>
Нынче летом мы с Марьей Семеновной и детьми проехали до Игарки на туристическом теплоходе по Енисею. Отдохнули, выспались, забылись, любуясь неповторимыми красотами Сибири. Теплоход «Антон Чехов» с бассейном, кино, играми и прочей трахомудрией делает два рейса до Диксона и несколько рейсов до Дудинки. Достать (путевки – ред.) на лето сложно, но возможно, если я возьмусь за это дело еще с зимы, не съездить ли Вам с Тоней? Заодно и повидаемся у меня, на Родине. Стоит. Это дороговато, но не дороже денег и здоровья. Готов помочь и финансово и делом. Только не комплексуй, пожалуйста, и не проявляй излишней скромности, все же свои люди, братья, слитые бедой и кровью повенчанные в огненном аду под руководством самых мудрых в мире вождей и отцов-командиров. Подумайте хорошо, прежде чем отказываться. Жизнь идет стремительно к концу при полном разладе жизни и души человеческой. Даже и не думал я, что этакий блистательный финиш лучшего, по марксистско-ленинской науке построенного государства и общества, случится еще при нашей жизни, что нас еще успеют потыкать в собственное говно, как щенят неразумных. И поделом! Умели терпеть, работать бесплатно, жить по-скотски, в общественной конюшне, так и получите свалку-помойку, где будете копошиться с больными детьми, вождями, героями-борцами, пожирая собственное дерьмо. Извини, разошелся. Болит душа! Скулит сердце! Стонет разум.
Не поехал я на пленум писательский. Устал от слов и обещаний. Буду работать - это единственное утешение в жизни.
Вечно и преданно Ваш - Виктор.
18 ноября 1989 г.

Дорогой Ваня!
Посылаю тебе книгу о бабушке нашего командира дивизии с моим предисловием. Жили на свете удивительные люди, умирали ради будущего, за него умирали, веруя в лучшую долю своих детей и внуков. Показать бы им куда мы пришли по их заветам, как жизнь обустроили, так они бы вторично умерли и никогда больше не пожелали бы проснуться.
<...> С мая месяца обретался в деревне, отвлекшись только раз на полмесяца, ездил с семьей до устья Енисея, до Диксона, а потом снова вернулся сюда, на завтра уже покину деревню с большой неохотой. Но что делать? Наступила осень. Холодает, картошку выкопали, подступают осенне-зимние сессии и съезды, а я еще продолжу работу над новым романом, если здоровье позволит, а пока на неделю заберусь в северную тайгу. У нас еще есть безлюдные уголки и там можно посидеть у одинокого костерка.
19-го августа исполнилось три года со дня смерти дочери, а 22-го Марье Семеновне брякнуло 70 лет. Перевалили еще одну нелегкую гору! Марья Семеновна вышла из своей любимой партии, в которой состояла с 1944 года. Допекла и ее жизнь, доконала партийная демагогия.
Ребятишки растут. Поля пошла в 1 класс, а Витя в 9-й. Он, Витя, уже помощник нам, хотя порой и сладу с ним нет, но хорошо хоть не бродит никуда и особо дурных наклонностей имеет немного.
Так вот и живем, пока еще хлеб жуем <...>
Кланяюсь всем, всех обнимаю, всем желаю доброго здоровья.
Твой - Виктор.
9 сентября 1990 г. с. Овсянка.

Дорогой Ваня!
Получил твое письмо и сразу отвечаю. <…> Жизнь крутит-вертит и болеть стали попеременке с Марьей <…> Старость! Не подарок она и в самом деле. Но я борюсь с нею и с собою работой. В № 4 журнала “Знамя” идет моя новая повесть, много ты там знакомого узнаешь, если прочтешь. А роман ты читал шибко и болезненно сокращенным. Вот выйдет отдельным изданием, пришлю.
А пока обнимаю тебя, желаю без горя дожить те годы, которые отпустил нам Господь и быть хотя бы относительно здоровым. Пусть время и жизнь пронесут беды мимо Вашего дома и чтоб никто не болел и без хлеба не сидел. Словом, радость по сердцу и работы по уму, да чтоб дела в России налаживались потихоньку. Молодец, что не жалуешься, не ноешь. На кого же нам жаловаться? Какую жизнь завоевали, заработали, такую и проживаем. Придут более достойные люди (думаю, через три-четыре поколения) и построят достойную жизнь. А мы были и остались рабами. Слава Богу, хоть на войне вели себя по-людски, за чужие спины не прятались, работали до упаду и после войны не подличали, а тоже добывали свой хлеб трудом. Жалко Славу, Равиля жалко, и Митрофана Ивановича жалко. <…> Горе она (жена Митрофана Ивановича – ред.) несет достойно, только пишет: “Никак сердце не мирится с потерей и не могу привыкнуть жить без моего дорого и замечательного человека”.
Но, что же делать? Я вот тут перебирал в архиве фотографии и обнаружил, что мертвых в моем окружении уже больше, чем живых.
Будем жить, пока живем! Обнимаю тебя, брат мой окопный, к сердцу прижимаю, чтоб ты понял, что оно слышит твое сердце и помнит тебя и наши горькие, тяжкие военные будни. Во веки веков будь проклята всякая война!
Поцелуй Тоню, ребятишек, обними всех старых солдат, которые еще помнят прошлое и не забыли еще, что они люди.
Вечно тебе преданный Виктор.
1 апреля 1995 г. Красноярск.

Дорогой Ваня! Дорогая Тоня! Детки Ваши, внучата!
И я поздравляю Вас с уже наступившим новым годом! Больше всего желаю покоя в душе и на земле нашей совсем обнищавшей и сбесившейся. Хоть бы успеть детей подрастить и умереть до нового, уж последнего, кровопролития. Я вернулся домой перед самым Новым годом, побывал на двух съездах, на писательском и депутатском. Оба съезда показали, что ничего мы кроме шпаны не вырастили и шпана рубахи рвет, пользуясь так называемой свободой. Дурь есть - ума не надо.
А до этого, в октябре-ноябре побывал в Голландии и в Италии, а затем в Китае и есть у меня, с чем и с кем сравнивать нашу жизнь. Приехал из трудового, не ноющего, бодрого Китая заряженный на работу, а после Москвы раскис, лежал неделю, никого и видеть не хотелось. <...> Ваня! Если до лета доживем, приезжайте <...> У меня в деревне дом, в огороде лес подрос, есть, где посидеть и поговорить. Я то не могу ехать. Нельзя детей оставлять на Марию, она в любой момент может свалиться, а Вы приезжайте. А то скоро уже ни летать, ни ходить не годны будем, лишь на мыло сгодимся. Приезжайте! Рад буду. Сибирь покажу, по Енисею прокатимся. Скоро будет подписка на мое новое собрание сочинений в 6 томах, я пришлю квитанцию <...>
Обнимаю, целую - Виктор.
15 января, 1991 г.